| | | | | Есения | theodor japs: очень интересно
theodor japs: "МАЭСТРО", который есть абсолютно нормально и просто человек
Тео, это чересчур, чересчур лаконичный ответ!
Дополнений не последует? А фото? 
theodor japs: "73 дня вокруг Байкала" от Ерик Бутаков, в 2012.
Вот-вот. "Трудности перевода" даже на имя автора "покушаются" ;)
Но порой произведение в переводе имеет самостоятельную ценность — так хорош перевод.
Потому и спрашивала. | 30.08.2015, 21:08:09 |  | | Есения | Юрий Кузнецов: «Братск, Саяны, Алтай».
Читайте http://files.mail.ru/C720841A6B86434AB7434917D6C18BE7
Спасибо, Юрий Александрович.
Исторически — интересно, но с "альпинистской стороны" — только многоточия и обещания об "отдельных рассказах" :)
Не могу не отметить, насколько ж похожи Вы и Ваш друг в словах и выражениях! :)
Но в Ваших рассказах, Юрий Александрович, того, что ищу в подобных повествованиях, — несравнимо больше. | | 30.08.2015, 21:37:16 | | | theodor japs | Есения: это чересчур, чересчур лаконичный ответ!
Что значит лаконичный ответ ? Или здесь полиция ? Есения, Reinhold есть (был)
знаменитый восходитель, но для окружения он был и останется просто человек,
где я в респект не вижу необходимость делать снимки. Я не Paparazzi из газета.
В музей не делаю фото из принцип, к тому там как правило запрет. Есения: "Трудности перевода" даже на имя автора "покушаются" ;)
непонятно смысл??? | | 31.08.2015, 14:30:41 | | | Есения | Да ладно, Тео, не кипятитесь :) Вопрос про Месснера снят. Всё нужное разыщу сама.
Ерик — это искажённое от Эрик.
:) Пожалуй, я теперь буду обращаться к Вам не иначе как Theo. | | 31.08.2015, 14:52:21 | | | theodor japs | Есения: не кипятитесь
Мой пулс 60 +/- 0  Есения: Всё нужное разыщу сама. Пока мне непонятно что "разыщу сама."
Есения: буду обращаться к Вам не иначе как Theo.
Пожалуйста, спасибо, можно ТЫ.  | | 31.08.2015, 18:07:18 | | | Есения | Найти основную информацию и картинки о шести музеях Месснера как о факте, в общем-то, несложно.
А хочется не вороха сухих фактов, но живых эмоций участника событий.
Жаль, что книги RM на русский не переводят.
Маэстро никак нельзя упрекнуть в скупости на описания своей жизни, его "собрание сочинений" исправно полнится.
И RM по-прежнему "заводила":
"Есть ещё сотни тысяч возможностей [для первооткрывателей]. В одних только индийских горах Ладакх непокорёнными остаются десятки тысяч вершин. И есть также стены, такие как северная сторона Машербрума в Пакистане, о которую лучшие современные альпинисты обломали зубы. Там речь всё ещё идёт о том, чтобы сделать возможным то, что раньше считалось невозможным". | | 31.08.2015, 23:05:13 | | | theodor japs | Может интересно...
www.reinhold-messner.de/de/aktuelles/tourneedaten/tourneedaten.html
Интересно в "Lebenspanorama"
| | 01.09.2015, 15:26:56 | | | Есения | Интересно. Давно знакомый сайт.
Но нечестно с Вашей стороны, Theo. Практически щелчок мне по носу :))
Предпочла бы чтение книг пера RM; всех до единой.
На русском языке, конечно. | | 01.09.2015, 21:59:28 | | | theodor japs | Есения: Предпочла бы чтение книг пера RM; всех до единой.
На русском языке, конечно.
Скажи как могу помогать ? | | 02.09.2015, 02:46:58 | | | Есения | Да никак :)
Пусть пока остаются недосягаемыми. | | 02.09.2015, 21:46:33 | | | Есения | >>> *избр. Елагин Василий Игоревич
[...] с пика Ленина на лыжах. Чья это была инициатива?
- Моя. Мы все неплохо катаемся на лыжах. И мне очень хотелось. Пик Ленина — это такая длинная дорога, а на лыжах хорошо обратно ехать.
Мы постоянно занимались альпинизмом, пик Ленина был всё время на слуху, и надо было идти тренироваться, готовиться к гималайской экспедиции на Канченджангу. Пик Ленина был как тренировка. Нудная гора, а так — хоть какой-то интерес. Там просто надо идти. Поэтому хотелось сделать что-то необычное.
[...] В чём трудность быть лидером среди лидеров? [...]
- Трудность во всём. Должна быть продуманность твоих действий, чтобы это были взвешенные, аргументированные действия. Слепого подчинения от этих людей не дождёшься. Когда ты разумно действуешь, не возникает никаких трений [...]
Отличаются ли восьмитысячники от более низких гор?
- Отличаются маршруты. Маршруты могут быть более или менее сложными технически. На пик Коммунизма можно подняться по простому пути, а можно подняться по южной стене. Или на Хан-Тенгри. Вот тем и отличаются, разница в этом. Сами горы не сильно отличаются.
Понятно, что отличаются высотой. Чо-Ойю — 8158, а Эверест — 8844. Но и на Чо-Ойю можно найти сложный маршрут, поиметь большие хлопоты.
>>Скажем, есть такое понятие: "снежный барс". Можно на всех пяти вершинах побывать, и быть только кандидатом в мастера, если даже не перворазрядником. Потому что совершать восхождение по простым путям.
Это как раз один из ответов на вопрос: почему мне хотелось на лыжах спуститься с пика Ленина. Если взять все мои семитысячники, то с пика Ленина мы съехали на лыжах, зимой я был на Коммунизме (один из четырёх раз, когда там был), на Победе мы прошли траверс, пик Корженевской и Хан-Тенгри сходили по стене. Все горы правильные и интересные. Не просто чтобы сказать "снежный барс".
Какой ты "снежный барс", если был везде по простым путям? Это ни о чём не говорит. Говорит лишь о том, что ты хорошо переносишь высоту.
А высота... Ты либо её переносишь, либо — нет. Что тебе дала природа. Много сильных альпинистов, которые остаются в техническом классе делать восхождения, потому что не переносят высоту, или очень плохо. От этого они не становятся худшими альпинистами, а просто занимаются в классе технических восхождений, делают замечательные стенные восхождения и т.д.
Одно из самых сложных моих восхождений совсем не высотное. Когда семь дней в гамаке висишь на стене — не всё так просто. Это Кюкюрклю по Западной стене. Маршрут, который прошли грузины в 1980 году. Очень сильные скалолазы. Потом почти все они погибли в лавине на Ушбе.
А мы прошли этот маршрут в 1982 году. Это были первое и второе прохождение. После нас третье прохождение сделали только через 15 лет. Чтобы на Кавказе маршрут 6Б стоял так долго нехоженым — вообще редкость. Я считаю, что это самый сложный маршрут на Кавказе. Семь ночей в гамаках.
* Фанатизм был залогом успеха. Когда ни о чём другом думать не можешь и, идя по городу, думаешь, как бы ты здесь по стене дома пролез? Это сродни лёгкой степени сумасшествия. Это необходимое состояние для того, чтобы стать хорошим альпинистом.
* Я придумал определение антарктическим горам. Везде горы, а между ними — ледники. А здесь — огромный ледник, и из него торчат горы. Это ледник чудовищных размеров, из которого торчат массивы гор. Доминирует ледник, а не горы. Этим принципиально отличается Антарктида от остальных гор.
* Я всегда читал какие-то книги о путешествиях и всякие справочники. Мои любимые писатели — Джек Лондон и Жюль Верн. Да вся детская классика. Есть такая замечательная книжка — "Справочник путешественника и краеведа" В.А.Обручева, довоенное издание. Считаю, что это — лучший материал, если хочешь что-то выучить в этой области.
* Делать то, что нравится, не наступая себе на горло, не заставляя себя быть менеджером в компании по продаже бытовой техники. Если не нравится — не надо идти ею торговать. Заниматься каким-то другим делом. Должна быть какая-то решительность. Это те шаги, которые мы предпринимаем в жизни. Каждый должен для себя выбирать, никто за него не выберет. А для этого нужно читать книжки и ездить в горы..." | | 05.09.2015, 20:25:23 | | | Есения | Гималаи. Земля женщин (2009)
>> | | 06.09.2015, 00:55:48 | | | Есения | Девочка и Гималаи Ольга Цветкова
В сентябре 2012 года, в рамках своего двухлетнего одиночного кругосветного путешествия, я решила подняться на один из самых известных перевалов в Непале — Торонг Ла — высотой в 5416 метров. Это было моё первое восхождение, и я решила сделать его экстремальным — осуществить подъём без всяких гидов и портеров.
Мне захотелось познакомиться со своими пределами и возможностями. Поставить своего рода эксперимент, который наглядно покажет, как же на самом деле люди принимают решение штурмовать заветные крепости или отказываются от победы.
<...> неизвестно, вынослив ли конкретно ты, пока ты сам это не попробуешь. Но из-за оценок других людей и их представлений ты можешь заведомо принять неправильное решение. Именно поэтому я никогда никого не слушаю. Я всё пробую сама. <...>
* Иногда во время восхождения я набираю высоту, а потом дорога идёт вниз. Это самые обидные моменты. У меня будто отнимают мою работу. Но на самом деле по расстоянию я всё равно приближаюсь к цели. Так и в жизни. Падение — это всего лишь изгиб дороги. Падение может произойти за секунду до финиша, и как бы низко мы ни упали, это не значит, что мы вернулись к началу. Мы совсем рядом, просто придётся подняться.
>>* Во время ходьбы наступает момент, когда вы выдыхаетесь. Совсем. Вконец. И мозг говорит: „Всё“. Это ничего не значит. Это значит только то, что теперь вы продолжите идти, но на „втором дыхании“. При этом все сенсоры будут обострены, состояние станет осознанным, и вы получите несказанное удовольствие. Размышлений в таком состоянии всё меньше. Вы будто плывёте в потоке.
* На самом деле, трекинг — это макет жизни. У меня есть цель, и мне надо идти к ней, идти, не останавливаясь. Сбавляя темп, я увеличиваю время до достижения цели. Надо идти без жалости к себе, без сожалений и без сомнений. Надо просто идти — действие известно, надо делать его, и всё. Всё так понятно.
* Уже в этот, самый первый день, я поняла, как сильно мотивирует меня сложная цель. Я постоянно держу её в голове, особенно в моменты слабости. Возможность оказаться на вершине для меня слаще, чем любой шоколадный торт.
* Чтобы добиваться чего-либо, нельзя думать. Категорически. Не позволяйте мозгу решать за вас такие вопросы. Он при первых же трудностях делает категорические выводы в стиле: „Всё, я не могу идти дальше. Я чувствую адскую боль“. Но на самом деле это не боль. Потому что потом открывается второе, третье дыхание, и вы идёте ещё активнее и эффективнее, чем шли в начале. Поэтому надо просто идти. Не думая.
* [...] эта дорога — наказание за все наши грехи, она никогда не кончится, это просто ад. Дело в том, что, доходя до очередного пролёта и поднимая глаза, мы видим следующий подъём, и так уже в течение часа, а может быть, и больше. Поэтому поднимать глаза нельзя. Надо просто продолжать идти, уставившись себе под ноги.
* Меня уже давно перманентно тошнит, и я не могу думать о еде, в меня ничего не лезет. Но мне надо есть, хоть через силу, чтобы не заболеть и не поставить под угрозу прохождение перевала.
* У меня снова появилось это чувство абсолютной свободы. Думаю, причиной послужило полное одиночество. Никого — впереди, никого — позади, и кажется, что я одна в целом мире. Я соединена с природой на сто процентов [...]
* Дорога проходила через широкую плоскую долину, и я не всегда была уверена, правильно ли я иду, ведь указателей почти нигде нет. Но, в конце концов, я поняла, что надо ориентироваться на помёт мулов и лошадей, так как их гонят по туристическому маршруту. Странно, что этому нас не научили в университете.
* Ночь была ужасна — я практически не спала. Все ощущения снова обострились, и началась паранойя [,,,]
* Я начинаю двигаться. Останавливаюсь каждые десять шагов. Может, чаще. Единственное, что я слышу — это своё дыхание. Точнее, хрип из груди. Я заставляю себя не смотреть наверх, это лишает мотивации и веры [...]
* Не слышно ни звука. Воздух прозрачен. Единственный звук, который заполняет пространство — это собственное оглушающее дыхание с присвистом. Иногда добавляется дыхание позади, либо впереди. Мой рюкзак становится таким тяжёлым, что я едва тащу его. Ощущение, что он набит камнями, а не арахисовыми орешками, гелем для душа и полотенцем. Иногда я складываюсь пополам, еле передвигая ноги, и тащу его на себе, согнувшись, чтобы распределить вес. Иногда останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Обычно после минутных передышек я могу резво идти в гору ещё минуту. А это очень много. Наконец начинает светать, и я спрашиваю у проходящих мимо погонщиков: „Сколько осталось?“„Час“. Час пути. После восьми дней. Всего час пути. И всё закончится. Всё будет позади.
Я решаю насладиться этим часом. Возможно, у меня больше никогда не будет последнего часа перед Гималайской вершиной. Не очень представляю, когда смогу решиться на это ещё раз. И я иду спокойно. Пейзаж вокруг странный — горы, покрытые камнями. Снега нет. Я иду по гравию, и это непросто. Ноги съезжают, скользят, наступают на острия. Передышки уже каждые три шага. Представьте — раз, два, три — и вы уже запыхались. Это как ночью — перевернулись на другой бок, а одышка такая, будто пробежали стометровку.
* И вот я вижу вдалеке буддийские флаги. Теперь можно и поплакать — я уже не могу, да и не вижу смысла сдерживаться. У меня будто нет прошлого. Ощущение такое, что я просидела в камере строгого режима всю свою жизнь, а вот теперь вышла на свободу. Внизу меня ждёт свобода. А с этой точки я буду идти только вниз.
Вся эта дорога — это какое-то созерцание, наблюдение за возвращением к жизни. Вот кислород, вот тепло, вот спелые яблоки. Я будто просыпаюсь от векового сна. Прихожу в себя. Оживаю.
* ... Возвращение домой было словно восхождение на вершину — эмоций было очень много. Всё не описать. Когда я начала узнавать дорогу, у меня на глаза навернулись слёзы. И радости, и печали, и волнения. Я смотрела на спящие дома, на людей в магазинах и думала: „Как вы можете быть так спокойны? Ведь я была т а м“.
* На улице ни души — уже поздно. Я резво шагаю в своих огромных ботинках. На мне грязная одежда, на подошве огромные куски прилипшей глины, но глаза мои горят. Я другая. Я не та, что была десять дней назад. Это идёт совсем другой человек. И я его пока не знаю. Но я чувствую, что вся энергия заключена не снаружи, а во мне. Я иду словно огненный шар, который рассекает воздух. Я могу двигаться предельно быстро, быть максимально сильной, и эта атмосфера такая лёгкая для меня. Я наполненная, тяжёлая, стремительная. Сильная. И мне так хочется остаться такой навсегда. Счастливой, огненной и непобедимой. | | 06.09.2015, 20:26:56 | | | Есения | Редчайший случай, когда из интересного текста не могу выкинуть ни буквы, ни слова.
А потому привожу сей текст целиком.
(1) Е. Полищук. Смысл альпинизма
>>В нашей жизни всего важней производная. Нам претит гладкая протяжённость привычных лет, где завтра похоже на сегодня, а послезавтра на завтра. Часто мы не замечаем, что попали в трясину повседневности. Мы заняты разумной целесообразной деятельностью и не осознаём, что она целиком определяется внешними причинами. Наше поведение становится почти полностью предсказуемо, нас вполне можно вычислить. Мы не живём, а играем различные роли. На работе мы одни, дома – другие, с друзьями – третьи.
И так мы тащимся в колее обыденного существования, пока вдруг невесть откуда не всплывёт в нашей душе вопрос: да кто же мы сами в действительности? Что же мы делаем с отпущенной нам жизнью? Чем наше существование отличается от существования простых физических объектов в пространстве и времени?
И появляется желание сделать что-либо необычное, из ряда вон выходящее, чтобы доказать себе свою независимость от мира физических причин и следствий, обнаружить своё настоящее "Я". Рано или поздно оно появляется у всех. Что же касается способов доказательства, то их имеется великое множество. Можно напиться превыше всех разумных границ, до истинного умопомрачения. Можно всё бросить и уйти в монастырь (правда, в наши дни – не очень-то можно). Аристократы прошлого века могли уехать на Кавказ, в постоянно действующую армию. Можно поехать на Кавказ и ныне. Вот так возникает вдруг (не без влияния русской классической литературы) в разных городах нашей страны у самых разных людей стремление в горы. А исконно русская форма паломничества на Кавказ – называется теперь – альпинизм.
Однако, в наше время организации и порядка пробиться к горам непросто. Поистине, нужно иметь "одной лишь думы власть, одну, и пламенную страсть". Тогда только с течением времени неофитам удаётся преодолеть неприятный начальный период – период бесправия и унижения, зависимости от инструкторов, беготни у подножий гор, заваленных консервными ржавыми банками и другими следами цивилизации.
Но вот всё позади. Вчерашние новички становятся альпинистами. Они вступают, наконец, в личное общение с горами. Теперь это люди другой породы. Отныне им суждено целый год проводить в ожидании, в мечтах, в городском заточении – и только летом, примчавшись в горы, продолжать прерванную настоящую жизнь.
Настоящая жизнь – это, прежде всего, резкий пролом повседневного упорядоченного существования. Время течёт по-другому. Люди относятся друг к другу по-другому. Устроенный, цивилизованный мир внизу становится нереальным, призрачным. И тому причиной – отчётливое чувство надвинувшейся опасности, возможности гибели, близости смерти.
Тайна смерти – главная тайна в нашей жизни. Обычно мы не любим думать о ней, она маячит где-то в отдалении ни к чему не обязывающим призраком. Даже само слово – "смерть" – мы стараемся избегать; его не встретишь в руководствах по альпинизму, из-за чего и в разрешённом слове "опасность" чувствуется какая-то недоговорённость.
Но недаром мудрость всего мира провозглашает: помни о смерти!
Когда мы прячемся от неё, живём, как будто должны жить вечно, строим грандиозные долговременные планы – то уподобляемся детям, прячущим голову в юбку матери. А заглядывая в пропасть, наклоняясь над ней, мы ощущаем, что приближаемся к тайне бытия. Работая на отвесе, постоянно считаясь с возможностью срыва, катастрофы – мы не можем не достигать на это время идеала мудрой жизни: жить, помня о смерти.
Человек имеет потребность время от времени испытывать негарантированность жизни. В глубине души он сознает, что периоды стабильности, упорядоченного существования – лишь паузы и передышки, своего рода сон. Подлинная жизнь, основное историческое действие совершается в моменты глубоких надломов и потрясений, когда возможен любой исход и всё зависит от стойкости и мужества. И такое состояние – неопределённости, открытой борьбы, незащищённости от насильственной смерти – постоянно возвращающаяся историческая реальность.
Альпинистский уход из мира – это современное средство против забывчивости и успокоенности, против иллюзии абсолютной прочности, налаженности жизни. Это – способ напомнить себе о существовании беспощадной реальности, которая может неожиданно вторгнуться в упорядоченный социальный мир и потребовать от человека энергии, решимости, умения доверять самым древним нормам человеческого общежития.
Главная тема альпинизма – риск. Его можно минимизировать, но полностью исключить нельзя. И это в корне меняет мироощущение человека. На первое место выдвигается момент индивидуального бытия, оттесняя на задний план момент всеобщности и объективности. Из объекта познания и преобразования мир превращается в арену существования, а жизнь – в некое действо, таинство, напоминающее древние мистерии.
Конечно, риск есть и в других видах спорта, но лишь в альпинизме он имеет надлежащее, почти ритуальное оформление. Важно не просто попасть на вершину. Восхождения нужно совершать, следуя определённым правилам и ограничениям, только и придающим смысл всему делу, прежде всего – определённость маршрута. Надо взойти именно на заранее выбранную вершину, а не на какую-либо, и выбранным заранее маршрутом. Цель нельзя изменять в процессе её достижения в зависимости от погоды, собственного настроения, психологического климата в группе и т.д.
Затем – ритуал постоянной страховки. В действительности, не так уж часто дело доходит до её фактического применения, спасающего жизнь человеку. Быть может, даже чаще случаи совместной гибели связки. Но, независимо от статистики реальной эффективности применения страховки, постоянная связь между двумя людьми, требующая двойной собранности, осмотрительности, взаимоответственности имеет глубокий нравственный и символический смысл. Подобным же образом мы связаны друг с другом и внизу, в обычной жизни – да только не всегда дано нам это ощутить. А ободряющее (если не спасающее) действие этой связи каждый альпинист постигает с первых своих шагов в горах.
Соображения ритуальности, а не целесообразности, должны определять, как нам кажется, и решение вопроса о применении техники. Сейчас много весьма заслуженных людей занимается совершенствованием снаряжения. Техническая оснащенность и экипированность альпинизма постоянно растёт. Однако это невольно принижает наши личные заслуги. Вспоминая альпинистов прежних лет, мы испытываем какое-то чувство неполноценности, неловкости перед ними, делавшими то же, что и мы, но без наших технических ухищрений. Несомненно, что в будущем этому техническому прогрессу необходимо положить предел, а применяемое снаряжение должно быть канонизировано. И дело не только в том, что восхождение с применением всех средств современной и будущей техники немногого будет стоить. Технические средства должны быть включены в ритуал альпинистской мистерии, а неизменность ритуала даст дополнительное ощущение связи между альпинистами разных групп и даже разных поколений. | | 07.09.2015, 21:04:19 | | | Есения | (2) Е. Полищук. Смысл альпинизма
>>Изложенные выше соображение наводят на мысль о религии альпинизма. Само по себе это не должно казаться странным. Должен быть какой-то противовес безблагодатному существованию в наш рациональный материалистический век. Налицо порыв (чаще всего – неосознанный) к более серьёзному бытию, при котором возможно более ответственное отношение к жизни и смерти. Его реализация выливается в приятии даже в борьбу за возможность трагедии, которой материалистическое мировоззрение отказывает в праве на существование. Именно в этом следует искать разгадку необъяснимой с рациональной точки зрения увлечённости столь опасным занятием.
Но альпинизм – религия особого рода. Это не система отвлечённых догматов, не учёное построение книжников и фарисеев. Это священный путь к высшему, стремление к недоступному. Это мистерия XX века, реакция на слишком многочисленные табу, налагаемые нашей цивилизацией. С мистериями альпинизм роднит и дух посвящённости, отсутствие общедоступности, молчаливое противостояние общепризнанным взглядам. Популярность альпинизма свидетельствует о том, что и в наши дни, как и в античные времена, есть у человеческой души запросы, на которые бессильна дать ответ официальная вера.
Связанные с альпинизмом атрибуты глубоко символичны. Само по себе восхождение – символ верности поставленной цели, изнурительного и опасного пути к её достижению. Страховка – символ взаимопомощи среди людей. А сверкающий лёд вершин – символ вечности.
Лишь в горах можно увидеть такую красоту – и, кроме нас, увидеть её некому. Лишь там можно наглядно ощутить несказанную мощь и власть природы – и одновременно осознать, что и в нас есть нечто несокрушимое, сила, перед которой ничто не может устоять.
Нигде, помимо гор, не дано нам с такой предельной ясность познать свою природу. На равнине мы лишь формально находимся в трёхмерном пространстве, фактически же существуем на плоскости. Попадая в горы, мы от этого двумерного существования переходим к настоящей трёхмерной жизни. Мы познаём и осваиваем ещё одно измерение, отпущенное нам свыше, но не используемое в повседневной жизни. Часто мы платим за это дорогой ценой, но такова природа вещей. "Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познание, тот умножает скорбь". Жизнь в трёхмерном пространстве – не сахар. С бешеной, неукротимой силой влечёт земля наше тело вниз, к себе. "Ибо прах ты, и в прах возвратишься".
Таков закон природы. О нём постоянно напоминают нам срывающиеся в пропасть камни и неумолчное журчание воды. "Мы прошли по краю очень глубокого ущелья, на дне которого навстречу нам бежала с ледников вода. Она, по непреложным законам земного тяготения, стремилась с камня на камень всё ниже и ниже от породившего её ледника, по наклону ущелья – к траве, к долине, желательно к морю. Слиться с другими реками, расплеснуться по ровному месту, но пока есть хоть малейшая возможность – течь всё ниже и ниже".
Но тем резче – по контрасту – обнаруживается в нас то начало, которое противостоит этому предопределённому материей падению. "Мы, неизвестно по каким человеческим законам, от моря, быть может, породившего нас, от низинной воды, с камня на камень стремимся всё выше, лезем, карабкаемся, тщимся, достигая, в конечном счете, самых высоких точек планеты, а когда нет уже больше камней, на которые можно опереться, и над головой одно только небо – что ж, стремимся и в небо. Но в какое море стремимся впасть, с каким морем стремимся слиться мы?" (В.Солоухин. Прекрасная Адыгене.)
Это – дух, стремящий нас ввысь. Только он удерживает нас на вертикали. Ослабни он, размягчись – и неизбежны падения, смерть, включение нашего бренного начала в естественный круговорот веществ. Так мы наглядно познаём нашу двойственную природу: материальную плоть, тяготеющую долу, и нематериальный дух, возносящийся горе, тоскующий, как говорили в старину, по горнем своем отечестве.
Однако — "всему свое время, и время всякой вещи под небом". Ничто не вечно под луной; проходит у большинства людей и альпинистская страсть. А выяснив её религиозный характер, будем трактовать изживание этой страсти, как отпадение, и для полноты картины рассмотрим вопрос о причинах этого отпадения.
Что находит человек в горах? Поначалу – очень многое и разное. Когда мы попадаем туда в первый раз, в нас ещё очень велико любопытство; оно-то и определяет основной настрой чувств, ориентируя нас, главным образом, на экзотику. Красота, величественность, первозданное безмолвие, недоступность, вневременность – вот главный набор характерных атрибутов, относящихся к жизни в горах. Те, в ком любопытство было основной движущей силой, приведшей в горы, очень быстро осваивают и изживают этот комплекс чувств. Они и составляют первый эшелон отпавших.
Первый раз мы попадаем в горы прекрасно молодыми. Молодежь же вообще склонна верить, не задумываясь: "старики" ведут – они-то и знают, куда, а тем более – зачем. Но идёт время, уходит молодость, крепнут цепи, привязывающие нас к быту. Новизна ощущений уменьшается, а рассудительность, напротив, увеличивается. Мы теперь сами "старики" и должны дать себе точный ответ: зачем всё это? Стоит ли игра свеч? На первое место сознание выдвигает теперь опасности, риск, всё увеличивающийся, кстати, с ростом спортивной квалификации. Стоят ли все эти горные впечатления, переживания и красоты того, чтобы ради них рисковать жизнью?
Нет! – решают рассудительные, и образуют второй эшелон отпавших. Но чем их больше, тем ярче ореол уважения к оставшимся, выбравшим риск. Непосвящённые, конечно, могут думать, что они рискуют ради спортивных достижений, рекордов, славы. Но альпинизм – малопригодная почва для тщеславия. Большинство рискует не ради чего-либо, не для достижения поставленной цели (ибо разум осознает символический характер этой цели), а просто, чтобы испытать полноту жизни через приближение смерти. Риск ради риска – что-то, напоминающее искусство для искусства.
Эту формулу не так-то легко критиковать. Достаточно вспомнить альтернативу: "искусство для пользы", "искусство для народа" и то состояние нынешнего искусства, к которому она привела. И всё-таки, признавая в ней определённую истину, нельзя прекращать поиск истин более высоких. Если альпинизм – своего рода религия, то есть ведь и иные религии, религии наших отцов, созданные веками духовного беспокойства.
И отпадение третьего рода – это одновременно обращение, переход к религиям более высоким, обретение веры отцов. Более полутора тысячелетий назад один из величайших богословов бл.Августин пишет в своей "Исповеди": "И ходят люди, чтобы восторгаться вершинами гор, вздыбленными волнами моря, широкими течениями рек, безграничным простором океана и сиянием звёзд, а о душе своей забывают". Через тысячу лет первый альпинист нового времени Петрарка свидетельствует о том же: "вдоволь насытившись миром горных вершин, обратил я внутренний взор в глубь самого себя и с того мгновения… уже ничто не приковывало моего внимание… кроме души, нет ничего достойного удивления… в сравнении с её величием ничто не является великим".
А вот что говорит мудрость, современная нам (Ганди): "Возможно, рискованная жизнь великолепна. Но необходимо различать жизнь перед лицом опасностей и рискованную жизнь. Человек, который отваживается жить один в лесу, кишащем дикими зверями и дикими людьми, без ружья, полагаясь только на божью помощь, живёт перед лицом опасностей. Человек, который витает в облаках, затем спускается на землю, вызывая восхищение изумлённого мира, живет рискованно. Одна жизнь полна смысла, другая – бессмысленна".
Бесспорно, альпинизм – высочайшая жизненная школа. Он учит главной науке, преодолению себя, и предоставляет много случаев к её применению. Но ещё более трудный и опасный подвиг – преодоление себя в чисто духовной борьбе. Трудный, потому что не знает зимнего отдыха и постепенного вхождения в форму. Опасный, ибо опасность здесь состоит в возможности духовной гибели, существования в виде "живого трупа". И кому эта опасность представляется столь же реальной, как и физическая гибель, для тех альпинистский путь закрыт, отодвинут уже на второй план.
Но как бы ни сложилась дальнейшая жизнь, память нашего сердца с любовью сохраняет дорогие альпинистские впечатления – и не только, как веселье юных дней, но и как первые уроки мудрости. | | 07.09.2015, 21:12:19 | | | Есения | Сергей Бойко
Здесь, наверху, всё по-другому. Нет ровных линий и прямых углов – вечной квадратуры и планиметрии города, его дорог, домов, окон, дверей. Вместо этого — непостоянство горизонта. Нет плоских поверхностей, требующих колеса, здесь право на круглость только у Луны. Погоду определяет не Гидрометцентр, а подошедшее облако – прошло мимо, значит, светло и тепло, если окутало – значит, серо и холодно. Здесь глаз видит нормально тогда, когда солнце в зените, остальное время к освещению невозможно привыкнуть.
Вечером небосклон делят между собой Луна и Солнце, смешивая несовместимые палитры, так что если стать лицом к Тибету, чувствуешь одесную лунный холод, а ошуюю солнечное тепло, и радость от раздвоения личности вполне обоснованна.
Ночью на небе не звёзды, а безумие серебра, которое швыряется вниз горстями с невиданной щедростью. Сон нейдёт, и среди пустоты покатого склона загадываешь желание за желанием.
... днём иду всё выше и понимаю: чтобы описать увиденное, необходимо найти критерии для сравнения. Однако их нет, поэтому либо изобретай новые слова, либо молчи. | | 11.09.2015, 21:03:26 | | | Есения | Сергей Бойко
Горная болезнь – неприятная штука, но забавная. Забавная в том плане, что страшно не было, несмотря на откровенно хреновое состояние, – ведь стоит потерять высоту, и всё пройдет. Если бы от всех болезней можно было так уходить – ногами... <...>
>>Восточный перевал недаром так называется. Он закрывает собою солнце. Оно поднимается, но и ты подходишь всё ближе к горе, становится всё круче, поэтому, несмотря на то, что в горах позади уже наступило утро, здесь ещё т е н ь. Не ночь, но и не день. Действительно, "сумерки – трещина между мирами".
Но я опять забежал вперед. Минут через сорок подъёма остановились перевести дух и попить. К этому моменту удалось найти более-менее удобное положение шарфа, чтобы дышать можно было, чтобы ветер не обжигал лёгкие, и чтобы очки не запотевали от дыхания.
Дхаула, как водится, первой загорелась, потом зажглись горы поменьше. Дальше эстафету подхватили пики рядом с нами.
Интересно, что когда солнце поднимается выше, весь orange исчезает, и над горизонтом цвет неба становится обычным. А над головой, покуда солнце не в зените, небо практически чёрное, вернее это тёмно-синий, самый любимый мой цвет.
Пока полёт был нормальный. В том смысле, что никакой горной болезнью и не пахло. Мы поднялись уже на такую высоту, что цвет поверхности под ногами был абсолютно однообразен – коричнево-серый, за исключением камней, на которых кляксами жили оранжевые и зелёные лишайники. Здесь их можно увидеть, если приглядеться, правда, освещения маловато.
Я с интересом и некоторой тревогой поглядывал на приближающийся снеговой покров, но ступить на него сегодня было не суждено.
Горная болезнь наступила не постепенно, как у всех нормальных людей, а сразу и как следует. Внезапно в затылке возникла тупая боль и моментально через виски распространилась на лоб и на всю голову. Пока думал, идти дальше или нет (решил идти), начали неметь ноги, причём очень странно – как при барьерной анестезии, только гораздо быстрее – с кончиков пальцев вверх к коленям. Левая нога почему-то опережала правую. Через минуту пришлось смотреть на ноги, чтобы видеть, куда их ставить.
Сделав ещё несколько шагов, услышал звон. Упала лопата, которую нёс в левой руке. Почему – непонятно. Кое-как присев (тоже мне, девушка с веслом), попробовал поднять, но вдруг понял, что левая рука вообще не слушается. Я её просто не чувствовал. Поднёс руку к лицу и попытался сжать кулак. Пальцы только чуть дрогнули.
Сел на землю. Понятно, что это горная болезнь, но почему вот так быстро и качественно? Сказал Тому, что выше не пойду. Спросил, поможет ли Diamox. Том протянул таблетку. Я, впрочем, не надеялся, что поможет, потому что диамокс надо принимать до того, как идти вверх. Но здесь вопрос сразу снялся: проглотить таблетку не получалось. В первый раз в жизни собственный язык чувствовался как инородное тело – его движение во рту вызывало рвотный рефлекс, не говоря уже о таблетке. Выплюнул её, достал флягу, но отвинтить одной рукой не вышло, пришлось зажимать флягу между ног.
Вода принесла некоторое облегчение, но у неё был странный вкус, видимо, горная болезнь как-то влияет и на вкусовые ощущения. Том сказал, что если совсем плохо, лучше вернуться. Речи о подъёме, разумеется, не возникало – трудно представить, как можно проползти вверх ещё несколько сотен метров по-пластунски.
Я сидел и прислушивался к телу, которое постепенно становилось не моим. Было не страшно, скорее неприятно, главным образом потому, что я плохо переношу потерю контроля над телом. Это бесит, если честно, но здесь слишком уж любопытными были ощущения...
Однако рассиживаться не стоило. Онемение пошло выше колен. Я засмеялся, вернее, истерически хохотнул, вспомнив про оперу, кажется, Рахманинова, "Калеко", – была когда-то такая шарада. Взяв лопату в правую руку и, опираясь на неё, встал и, всё так же глядя на ноги, потелепал вниз. Через минут двадцать спуска чувствительность вернулась в ноги, ещё через какое-то время — в руку. Головная боль держалась несколько часов.
Вместе с чувствительностью приходило сожаление, что сегодня не увижу озеро. Остановился, оглянулся назад, на перевал. Будто зона в фильме "Сталкер" – вроде склон как склон, а не пройдёшь.
Возвращаться в палатку не хотелось, хотелось идти наверх. Чтобы не угасить порыв, уговорил Тома немного побродить по склонам, не поднимаясь выше – стоило чуток пофотографировать. В процессе почувствовал голод и решил слопать сникерс. Никогда больше не заталкивал шоколадку в рот с такой осторожностью. Ведь если начнёт тошнить, я ЛИШУСЬ сникерса. А их всего шесть взято! А как я люблю сладкое – это отдельный разговор! :)
<...> В общем, нельзя сказать, что день пропал. На горы, как и на море, можно смотреть бесконечно. А ещё столько всего удалось передумать. Ведь это был первый день за многие годы, когда я был сам собой, а не работником, гражданином, жителем мегаполиса, туристом, сыном, братом и так далее. | | 11.09.2015, 22:42:15 | | | Есения | Сергей Бойко
... и похолодеет твоё сердце, и безмерная тоска охватит тебя. Так как ни в одном месте ты не сможешь найти пристанище и должен будешь следовать дальше, не думай о разных вещах, погрузи свой ум в неизменное состояние. Никакой другой пищей ты не сможешь питаться, кроме той, которая посвящена тебе. А на друзей полагаться не стоит.
... всё повернётся вспять, и твои видения будут видением света и богов. Небо ты будешь видеть тёмно-синим.
Тибетская книга мёртвых
>>Да, это последняя запись про эту поездку в Непал. Попытался здесь не только рассказать, но и показать, что для меня значит эта страна, а вернее, горы. Впрочем, в нескольких словах всё сказано в первых двух абзацах. Надо просто расставить акценты.
Еду в метро, читаю книгу. Слышу рядом смех. Периферийным зрением вижу двух девушек. Смеются, глядя на меня. Смотрят куда-то вниз. Перевожу взгляд и вижу – да, ботинки грязные, а штаны совершенно чистые и новые. Третий день не могу помыть ботинки, некогда. Всё бегаю и просто забываю про них. Интересно, как бы девушки смеялись, зная, что штаны новые потому, что старые протёрлись до дыр, потому и пришлось купить эти?
Почему мы живём в таком месте, где смотрят на ботинки, на одежду, на причёску? Чистые ботинки показывают, что их хозяин следит за своей чистотой. Одежда показывает вкус. Причёска – стиль. Может быть. Но я думаю, это всё показывает, что человеку нечем занять своё время, поэтому он чистит ботинки, ищет стильную одежду и долго сидит перед зеркалом, перекладывая пряди волос на голове.
Кроме того, в городе чувствуешь себя запертым в линейной системе координат. Параллельные прямые всегда параллельны. Дважды два равно четыре. "Как найти скорость? Надо расстояние поделить на время" (V = S/T)...
Город – царство прямого угла. Как следствие, людские отношения либо такие же неуклюжие и угловатые, либо подлые – из-за угла. Угол – это всегда тупик. Изнутри – конец перспективы, снаружи – острие. Идти в любом случае некуда. И от этого временами подкатывает к горлу Жан-Поль Сартр.
В горах всё иначе. Здесь земля не плоская, но вертикальная. Здесь нет прямых углов. Здесь люди смотрят не на ботинки, а на лицо. Все комбинации формулы с V, S и T здесь бессмысленны, так как расстояние измеряется временем, а скоростью не только можно, но и нужно пренебречь. Здесь я не живу в доме, но дом ношу с собой. Дом – это не крепость, это тяжесть. Он давит на плечи, и я несу его, как черепаха — панцирь. Что здесь в 25 килограммах за спиной? Ботинки, кошки, палатка, одежда, блокнот и ручка, немного конфет для местных детей. Собственно, всё. А, ну фотоаппарат – это как волшебный глаз, через который стоит иногда посмотреть в мир.
Здесь чем выше поднимаешься, тем дороже платишь. Во всех смыслах, кстати, но сейчас речь о метафизике. Я не чувствую, что заплатил сполна. Это значит, что поднялся недостаточно высоко. Гора всё равно берёт своё за посещение: губы трескаются при улыбке, десятками снятся сны за одну ночь, одежда становится второй кожей, солнце ищет лазейку, чтобы испепелить, небо чернеет, и дышать всё труднее...
Но самое ценное наверху – это почувствовать, как пахнет пустота. Этот запах никогда ни с каким другим не спутаешь и будешь возвращаться за ним снова и снова...
И я уже знаю, куда поеду. Гималаи стоит увидеть с другой стороны... | | 11.09.2015, 23:26:50 | | | Есения | Сергей Бойко:
Горные непальские тропы – выматыватели сил, предлагатели красивых видов и инициаторы разговоров за жизнь со случайными попутчиками. Порою знакомство внезапно [...], но чаще тропа сводит с человеком не раз, тем более если идёте в одном направлении, так что обязательно и познакомишься, и разговоришься.
Пути долины Цум не стали исключением и подарили встречу, которая не идёт из головы до сих пор, ибо о таких людях раньше доводилось только читать в книгах.
>>Ещё на второй день пути мы обогнали караван осликов, везших пожитки нескольких европейцев. Поравнявшись с незнакомцами, приветствовали их, перекинулись парой фраз и разошлись. Это были швейцарцы, и я ещё снисходительно ухмыльнулся: хотя в группе из пяти человек двое пожилых, уж больно много багажа – на семи ослах большие вьюки.
Ещё один урок тропы: нельзя судить по одёжке.
В последующие дни довелось и пообедать вместе, и немного поболтать, и осталось приятное впечатление от одного из швейцарцев – такого оптимиста нечасто встретишь. Было в нём ещё что-то знакомое, но неуловимое – повадка или черта характера, выдававшая принадлежность к определённому типу людей. Распознать не мог, хотя готов был поклясться, что видел и знаю этот тип. <...>
Узенький коридорчик ведёт на открытую террасу, где холод невыносимый – ветер, слетевший с окружающих долину семитысячников группы Ганеш Химал, гуляет вовсю, и где имеется кое-как сбитая крутая деревянная лесенка на первый этаж.
Возле лесенки, в позе ожидания, стоит хозяйка гестхауза – то ли тибетка, то ли жительница долины Цум, одетая в однотонную, но явно национальную, одежду. Взгляд её узких глаз устремлён в одну точку, а в руках она держит тарелку, полную кровяных сгустков. Женщина переводит взгляд на меня и, увидев мой ступор, улыбается. Рот её также окровавлен. Автоматически улыбаюсь в ответ, чувствуя, что холодно мне уже не из-за ветра.
Я не верю в вампиров, инопланетян и тому подобные вещи, и в ночном лесу сильнее испугаюсь встреченного человека, нежели зверя, однако тут в памяти промелькнули и языческие обряды, кои до сих пор встречаются в Непале, да и полная луна заливала сцену бледным светом. Вторая мысль была о последней стадии туберкулёза…
– О’кей, – слышится сзади чей-то голос, после чего раздаётся металлический лязг. Оборачиваюсь. В углу террасы на расстеленной на полу кошме – швейцарец, рядом, положив ногу на его бедро, лицом вверх лежит мужчина с широко открытым ртом. Швейцарец включает налобный фонарик, берёт из услужливо поданного ассистентом из местных лотка новый инструмент и продолжает лечение.
Вокруг сидят несколько обитателей деревни, проводник-переводчик. Все они участвуют в процессе [...].
<...> аккуратно, бочком вдоль стены, просачиваюсь в комнатку, на ходу ответив кивком на аналогичный жест швейцарца.
Когда приём окончен, инструменты уносятся вниз, на кухню, швейцарец пакует то, что не использовалось. Увидев нас с Ксюшей, он говорит, что местные – удивительно стойкие: многие отказываются от анестезии, хотя понимают, для чего она. И боль переносят нормально. Я вспоминаю про семь ослов в караване и понимаю, что большая часть поклажи, видимо, инструменты и сопутствующие материалы.
Кристиан – именно такое у него христианское имя – подтверждает догадку, говорит, что приходится много, на первый взгляд, лишних вещей брать с собой, например, скороварку.
А ведь верно, дезинфекция инструментов, это, в том числе, и кипячение, а на высоте вода закипает меньше, чем при ста градусах, и без скороварки не обойтись.
– И всё равно, – говорит Кристиан, – не убережёшься. Вот разбилось у меня ротовое зеркало, где-то должно быть ещё одно, а найти не могу. А без него как работать?
Действительно, у местных не попросишь, тут зеркало – большая редкость. Внезапно меня осеняет: у Ксюши была, вроде, старенькая пудреница! Ксюша не против. Кристиан страшно рад. Говорит, что всё зеркало не нужно, достаточно отколоть небольшой кусок, он обрежет острые концы и прикрепит его к стоматологическому зонду, и дело в шляпе...
Спрашиваю разрешения сфотографировать Кристиана за работой, он вежливо, но чётко говорит «нет» и объясняет почему. Его принцип возведён в абсолют, но вызывает уважение. Он, пожалуй, самый честный фотограф в этом мире. Что это значит? См. ниже.
После ужина договариваемся посидеть и побеседовать немного. Кристиан соглашается на запись – объясняю ему, что запись делаю для себя, не более того. (Кстати, уважая его принципы, перед публикацией этого материала мы списались, и я спросил разрешение. Кристиан был не против.)
Почему я начал лечить людей в таких удалённых районах? Перво-наперво, я люблю мою работу. А ещё мне нравится путешествовать. И когда отправился в путешествие, то решение было очевидным: в поездки надо брать инструменты.
Первый опыт [...] был на Мадагаскаре. Моя знакомая – тоже доктор – открыла там небольшую клинику общего профиля. Оказалось, что у многих местных жителей проблемы с зубами, а врачей нет. <...> Опыт действительно уникальный [...].
<...> Потом была Северная Африка: Марокко. [...]
И ещё одна поездка была по Тунису...
Как попал в Азию? Дело в том, что я довольно долго занимался альпинизмом, но потом родилась дочь, и пришлось выбирать. Когда ей исполнилось два года, что было делать? Высоко в горы с ребёнком не заберёшься, надо было менять альпинизм на менее опасное занятие, например, на экспедиции, в том числе, зимние. Так, в 1999 году я впервые оказался в Монголии. И разумеется, не в городе, а в степи, среди кочевников. Это замечательная страна, удивительно дружелюбные люди живут там. Мы даже немного устали от внимания, вдобавок у нашей дочери светлые волосы, это привлекало внимание вообще всех окружающих. Но работы было много, и работал я каждый день. <...>
Как в Непал попал? Честно, я не планировал – слишком затянула Монголия. Однако мой отец на старости лет увлёкся трекингом. Сейчас ему 78 лет. Два года назад он сказал, что хочет попасть в Патагонию, а этой зимой заговорил про Непал. Сюда я давно мечтал приехать, но всё оказии не случалось. Так что Монголия может подождать… <...>
Описывать путешествия? Да, поездки интересными получаются, но не пишу – это не моё. Я делаю фотовыставки, правда, с одним условием: фотографии не продаются. Ведь для меня эти люди на фото – не абстракция, это часть жизни. А для покупателей – просто красивая картинка.
Фото я делаю, только когда налажен контакт. Допустим, я лечу человека, потом спрашиваю: «Могу я тебя сфотографировать?» И, как правило, отказов не бывает. Никогда не снимаю за деньги или исподтишка, это нечестно по отношению к людям.
Ранним утром хозяин гестхауза и, по совместительству, местный буддистский священник приветствует Кристиана традиционным белым хата. Он повязывает шарф на шею швейцарца, бормочет слова благодарности и молитвы. Удивительно просто и трогательно.
Мы обмениваемся электронными адресами – Кристиан написал свой на полях моей карты местности. Факсимиле ставилось на спине ослика, который оказался неподалёку, и затем наши пути разошлись – мы ушли с основной тропы, а Кристиан продолжил путь вглубь долины Цум.
Конечно, понятно, что Швейцария – благополучная страна, что людям там не приходится выживать, и пенсионер может позволить себе на восьмом десятке поехать в трекинг в Патагонию. И всё же, всё же… При прочих равных, у меня бы не хватило запала на то, что делает Кристиан. Он ведь мог бы просто работать в кабинете и стричь купоны. Но он путешествует и лечит людей – просто так. А я могу лишь писать и донести эту историю до окружающих. Что и делаю, и тешу себя надеждой, что осколок зеркала повидал немало ртов. | | 27.09.2015, 20:48:29 | | | Борис Захаров | Есения: у меня была студентка, девушка-тибетка. Я, как-то спросил ее: как ты оказалась здесь? А она мне говорит — спустилась через Гималаи ночью на коне. А почему ночью? Так днем меня бы китайские пограничники поймали. | | 03.10.2015, 08:15:52 | | | Обсуждение темы закрыто.
|
|
Предыдущая
