Природа Байкала

«…кто сказал, что я сдал, Что мне рук не поднять, Что я с песней порвал, Что рюкзак не собрать. Соберу в рюкзаке Что хранил и берёг, Что подарено мне От озёр и дорог. Неба синего синь, Скал слепящий оскал, Сроки мне отодвинь, Я своё не сказал…»

…есть аршаны с «живой» водой. (аршан с бурятского — источник) Они текут в близком, простом и светлом мире. Здесь для всех одинаково шумят леса, льют дожди и поют птицы. Здесь нет фальшивых придуманных ценностей и престижных натуг. Здесь под ношей течёт со всех одинаковый человеческий пот, а, брызнувшее после непогоды, солнце одинаково радует душу и согревает тело каждого, шагнувшего в этот мир. Здесь над всеми нависает глубокая синева ясного неба или окутывает серая вата непогоды, здесь текут хрустальные реки, грохочут в радужных туманах водопады и огромные хребты делают вас маленькими, но счастливыми…

Отшуршал под колёсами автобуса асфальт монгольского тракта, отклубилась пыль лесной дороги, автобус ткнулся в галечное русло почти пересохшей горной реки Ихэ-Гэр. Час ходьбы по старой лесовозной дороге и мы выходим к довольно приличной старой избушке лесорубов. Удача. Устройство бивака и в хорошую то погоду радости не вызывает. Вечер, моросит. Впереди, загораживая небо, хмуровато поглядывают на нас совсем близкие вершины Тункинских Альп, особенно мрачен Алтан Мундарга (3156 м), далеко выдвинутый в долину от главного хребта, вздымаясь над нами на высоту около двух тысяч трёхсот метров. Где-то там, невидимый пока, Шумакский перевал – ворота в долину животворных источников. Под моросящим дождём устраиваемся на комфортный ночлег.

Какое утро! Скорей вперёд! Час ходьбы по хорошей лесной дороге и мы (я, моя жена и тринадцатилетний сын) подходим к палаточному лагерю. В этой компании наши старые знакомые Вчера они в избушке останавливаться не захотели, считая, что выиграют время уйдя с вечера подальше. Не понимают! Всю ночь под моросящим дождём! Теперь у них обычные утренние хлопоты: костры, котлы, сбор вещей разбросанных и развешенных на чём только можно, укладка сырых вещей в рюкзаки… Проходим мимо, весело подтрунивая над ними, и вот мы ступаем на таёжную тропу – тонкую ниточку, ведущую в иное измерение, протоптанную тысячами ног непоседливых людей, щедро политую их потом. Три часа по хорошей тропе и мы выходим к озёрам у развилки троп, ведущих на перевал Шумак и Хубуты. Нам на Шумак. Самый высокий перевал, конный, 2850 метров. Это и для «больших» гор не низко. Посидели полчаса. Неохота уходить от этой зеркальной глади, отражающей в себе редкие облачка на синем небе и удивительный сказочный лес. Но впереди у нас ещё одиннадцать дней пути и засиживаться некогда.

Четыре часа тяжёлого, но красивого пути и мы в верхнем летнике за границей леса. Здесь стоит большая бурятская скотоводческая шестигранная бревёнчатая юрта. Она немного подгнившая, но всё равно по комфорту несравнимая с палаткой. Уже одно то, что не нужно ползать на карачках, а можно ходить в полный рост перевешивает все прочие мелкие недостатки. Мы очень быстро, в сравнении со средним ходом групп, вышли к юрте. 14-30, разгар дня. Нежимся на ласковом солнышке. Воздух здесь уже не жаркий, всё же высота 1800 метров.

Перед нами огромная верхняя часть долины реки Ихэ-Гэр. Грандиозность гор не поддаётся описанию словами. В обычной окружающей нас жизни нет ничего, что могло бы послужить меркой для сравнения, всё слишком мало.

Почти через три часа, наконец, появляются наши знакомые. Предлагаем им остановится в юрте. Но этим стратегам горький опыт не помогает. Они опять намерены уйти сегодня как можно дальше, чтобы завтра выиграть время. Знаю, что весь их выигрыш растает на установке бивака, а особенно на его сворачивании, да ещё дрова нужно поднести. К 18 часам обычная для этих мест погода. Небо затягивается, начинается дождь. Краски тускнеют, становится холодно. А над нами не капает. Мы на сухих нарах в расслаблении. Через час дождь прекращается. Всё затягивается густым туманом, видимость 4-5 метров. Тоска. Вдруг в вязкой мгле раздаются голоса. Из туманного молока выплывает группа из восьми человек, идущая вниз. Спрашивают, далеко ли до перевала. Не хотят верить, что идут не к перевалу, а от него. Я то знаю, как беспомощен человек с ориентацией в тумане. Давно, когда я только начинал ходить на второй разряд, я делал первое руководство на «тройку». Мы не дошли по леднику метров двести до начала маршрута и накатил густущий туман. Инструктор спрашивает меня, что будем делать, я же руководитель. Ну, я хвост распустил. Говорю, что хорошо запомнил, как расположены желобки от ручейков на леднике по отношению к маршруту и уверенно показал, куда нужно идти. Инструктор грустно посмотрел на меня и сказал всем стоять и не двигаться. Когда через десять минут туман рассеялся, я со жгучим стыдом увидел, что показывал направление под 90 градусов к нужному. Мудрый инструктор сказал, не горюй, не ты первый. В тумане нужно не двигаться, а ждать. Я это запомнил навсегда и больше никогда не попадался.

Чудесное утро. Едва рассвело. Под фиолетово-синим небом начинаем движение. Через час проходим мимо наших знакомых. Они сворачиваться ещё и не начинали.

Пять часов под пылающим солнечным диском. Пять часов смены настроений от тупого усталостного отчаяния на крутых местах, где стукаешься подбородком о собственные колени, до немого восхищения перед открывающимися видами, и мы на перевале.

Выход на перевал с юга по средней и крупной осыпи крутизной до сорока градусов, подобие тропы проложено серпантином. На север совсем плохо, громадные камни, скользкие плиты. Жалко смотреть на лошадей с тюками, которых ведут буряты, как они упираются и не хотят начинать спуск… Даже не верится, что для лошадей это проходимо.

Взметнулись в дикой ярости и навсегда застыли горные кряжи. Под синим небом всё это выглядит довольно приветливо – сине-зелёные зеркальца озёр, тёмная зелень далёких лесов, тонкие белые ниточки рек. Ещё восемь часов движения вниз.

Последний час пути сущая мука. Сил уже нет, плечи жестоко истерзаны лямками рюкзаков, вдавливающих нас в землю. Ущелье правого Шумака, такое близкое при взгляде с перевала, перестало приближаться, но всё-таки любой путь кончается и мы на Шумакских источниках.

Небольшое отступление. В прошлом реку Шумак называли «Митровкой», в честь беглого каторжника Дмитрия Дёмина, который нашёл здесь богатую золотую жилу. Но её точного местоположения никто не знал. Много позже, во время гражданской войны, горный техник Новиков скрылся с отрядом в Тункинских альпах. В одной из глухих падей он обнаружил под водопадом россыпь Дёмина, ножами удалось добыть несколько фунтов металла. После войны Новиков с четырьмя спутниками снова отправился на Шумак, чтобы передать клад советскому государству. С гор возвратились только двое, совершив убийство Новикова и двух других компаньонов с целью овладеть россыпью. Преступников посадили в тюрьму, но тайна «новиковского» золота осталась не раскрытой.

Когда я в 1974 году шёл первый раз на Шумак, теплилась в моей голове маленькая надежда, что я найду эту россыпь, ведь известен такой броский ориентир – водопад. Наивный человек. То, что я увидел на северных склонах хребта, меня сразу отрезвило. Огромная горно-таёжная страна с непроходимой тайгой, ущельями и каньонами, с бурными, опасными реками и с сотнями водопадов.

И так мы в расширении долины Шумака, в месте слияния Шумака с правым Шумаком, берущим своё начало из под стен нескольких трёхтысячников. Здесь десяток деревянных простейших изб, но они уже все заняты. На чудесной лужайке устанавливаем нашу просторную самодельную капроновую палатку. За дровами приходится ходить далеко, всё вокруг выбрано до прутика.

А наши знакомые пришли на источники только на следующий день в полдень

Наконец все бивачные хлопоты закончены.

Переходим по импровизированному мосту через Шумак и начинается священодействие.

Аллея Шумакских аршанов. Тёмный песок с цветными минеральными отложениями, могучие деревья и, закрывающие небо, вершины, прямо над головой. Около ста маленьких ключиков с огромными возможностями воздействия на человеческий организм. Масса рассказов об излечении неизлечимых. Что это? Чисто химический эффект воздействия на человеческий организм или сумма всего, что связано с шумакскими источниками – суровый простой быт, чистейший, напоённый таёжными запахами, воздух, вынужденная повышенная физическая активность и Красота. Да, здесь царит Красота!

Человек не может рассказать, что это такое, но совершенно ясно понимает, что он окружён ей. Возможно, обитание в Красоте и является решающим в чудесных излечениях.

Вдоль аллей источников на деревьях, камнях, импровизированных полочках множество барельефов, чеканки, резных, очень сложных порой, движущихся от турбинок в струях источников, фигур людей, животных, птиц, замысловатые резные арки над мостиками, всё это творения, побывавших здесь, благодарных людей. Многочисленные доски с резными или выжженными рисунками, в большинстве трогательно неумелыми, иногда выполненные твёрдой рукой талантливого мастера. И везде крик души: «спасибо тебе, Шумак!», а у каждого ключика деревья, увешенные цветными лентами бурят.

Ловлю себя на мысли, что испытываю сильное желание склониться в глубоком поклоне перед кем-то, сотворившим всё это чудо – Шумакский аршан. Что-то древнее, языческое, вероятно никогда не умирающее в наших душах, властно заявляет о себе, пробуждённое столь необычной обстановкой, и мне, убеждённому атеисту, тоже хочется оставить что-нибудь в дар «Ему». Кстати на перевале мы по традиции бросили несколько монет в баночку, а сын оторвал от чего-то цветной лоскуток и привязал его на шест рядом с бурятскими ленточками, заказав на наше путешествие хорошую погоду. Уже выйдя в п. Аршан, я в который раз, подивился, что при таком плохом лете мы свой одиннадцатидневный поход прошли при великолепной погоде лишь иногда перемежавшейся грозами, на что сын ответил, что ведь мы не совершили ничего, что могло бы разгневать «бурхана» — веточки не сломали, цветочка не сорвали…

Реки северных склонов Тункинского хребта – полифония звуков и красок. Могучий и грозный рёв водопадов рек и нежные переливы звонов говорливых ручьёв, клубящееся белое радужное месиво, обрушивающееся в тихую изумрудную зелень под водопадных глубин, мрачные стены каньонов и слепящие беломраморные чаши нерукотворного, ступенчатого каскада ванн и вокруг острые пики со снежными галстуками, вонзённые в почти физически ощущаемую густоту синего неба и облака и…грусть от сознания невозможности выразить всю гамму чувств и радость от того, что эти чувства есть и вообще от чего то ком в горле…

Вот великое везеньё. За одиннадцать дней мы ни разу не слышали звуков приёмников или магнитофонов. Здесь слушают великую Природу. Вспоминаю давний эпизод. Несколько раз выходил с пятилетним сыном на приречный луг в вечернее после закатное время, когда бесшумно стелется туман и всё вокруг переживает какое-то необычное состояние перед погружением в сон. И вот в один из следующих подобных вечеров мой малыш говорит мне; «Папа, пойдём, послушаем тишину», Чудесный это дар, слышать тишину.

Три дня на источниках, как ослепительный миг. Два дня по кручам Шумакского ущелья на пути к р.Китой – изматывающий процесс. Вышли от источников в 13 часов,

Это поздно. Тропа над гигантским по протяжённости шумакским каньоном – предел нерациональности. Вконец изнуряющие двухсотметровые взлёты и провалы, а внизу, на полукилометровой глубине, зажатый стометровыми отвесами, беснуется набравший силу Шумак. От того, что он там вытворяет, даже с такого расстояния, слегка не по себе. Временами его бешеная скачка прерывается и он лениво катит свои прозрачные воды по чистой белизне, прорезанного в монолите, мраморного ложа и, вновь вскипев, исчезает в очередном извиве каньона.

Пройдена половина пути до реки Китой. Мы так высоко над рекой, что шума неслышно. День угасает. Устраиваемся на ночлег у «говорливого» ручья. Птицы неизвестных мне пород, поющие нежно и сложно, совсем смолкают. Лес тоже замирает. Вьётся дымок костра. Дневная усталость уже отступила. Умиротворение. В такие вечера хорошо поётся в дружной туристской компании. Именно соприкосновение с первозданной природной красотой породило мощный всплеск самодеятельной туристской песни в пятидесятые – семидесятые годы. Какие это песни! Сколько в них поэзии, искренности и простоты, суровой романтики и вечной тоски по неуловимому прекрасному. Идущие от сердца, песни эти, задевающие самые вечные, самые тонкие и потаённые струны человеческого существа, во все времена будут волновать людей, прорываясь в «закомпьютезированные», «за- рационализированные» души. В последующие годы точность, простота и искренность вытеснилась, хочется верить, что не навсегда, псевдофилософской многозначительностью, натужным глубокомыслием, сухостью и фальшью.

Мы с сыном подростком. Кругом глухая тайга. А в тайге «ушами хлопать» нельзя, кто только по ней не шляется – от медведя до уголовника. Очень тревожная ночёвка. В «говорливости» ручья всё время слышатся тихие голоса приближающихся людей и трудно прислушиваться к реальным шумам. Ну, слава богу, утро! Ясное, радостное.

Птицы рано подняли гвалт. Ещё четыре часа по кручам и голубичникам и перед нами долина Китоя.

Последние шаги по длиннющим галечным отмелям и мы в устье Шумака. Перед нами мощно катит свои зеленоватые воды Китой. Миролюбиво-игривый, ничем не выдающий здесь своего свирепого характера, уже уставший от безумств Шумак, искрясь прозрачными струями, весело спрыгивает с галечного уступа в более тёмные воды своего могучего собрата. Китой течёт здесь по руслу, содержащему большое количество нефритовой гальки, вероятно, это и придаёт ему зеленоватость. Масса катящейся прозрачной воды зрелище удивительное. Можно представить себе святое потрясение русских людей, ступивших когда-то впервые на берега Ангары. В раннем детстве мы любили бросать монеты с ангарского моста. Несмотря на восьми метровую глубину, каждый камешек на дне был отчётливо виден. Кто уж теперь поверит, что Ангара была такой, хотя по средне русским понятиям река всё ещё невероятно прозрачна.

На мягких песчаных отмелях устраиваемся на комфортную ночёвку. Погода великолепна. Утро. Синь! Тропа вдоль Китоя хорошо набита, в основном мягкая.

Через два часа подходим к первому очень серьёзному препятствию. Нужно перейти через правый приток Китоя реку Билюты. Очень опасная грозная река, хоть и прозрачна, как слеза. Вот радость. Висячий мост в приличном состоянии. Длина около сорока метров. Несущие, перильные и страховочный центральный тросы стальные. Правда, поперечные деревянные планки сильно выломаны и подгнившие. Не желая лишних напряжённых минут для дорогих мне людей, переношу в три приёма все рюкзаки, хотя жена так же, как и я имеет первый разряд по альпинизму. Мост висит над водой метрах в восьми и сильно раскачивается.

Подходим к знаменитому билютскому порогу.Он ниже впадения Билюты в Китой метров на двести. Сначала мощный слив, метра полтора. Кажется, что это гигантское гладкое, застывшее, прозрачное стекло, которое внизу вдруг вскипает ревущей белой пеной и дальше трёхсотметровый коридор из рваных угловатых скальных стен, а в русле, как зубы дракона острые камни, торчащие по всей длине порога. Рядом с потоком, по уступам скал, аккуратно проходим весь порог.( Можно пройти по правой тропе через озёра) Над головой на высоте шести – семи метров, на почти отвесных скалах, греби, обломки деревянных плотов и мемориальные доски погибшим здесь водникам. Таков уровень воды в реке при дождях, а верхом обходит комфортная тропа. Дальше тропа хорошая таёжная. Ещё одна ночевка на роскошном песчаном пляже, рядом с Китоем, несущим здесь свои воды величаво и доброжелательно.

Ах, Шумакская Мекка! Вся страна представлена на таёжных тропах. Текут и текут тонкие струйки людей, о которых когда-то сложена песня «…ведь мы не из породы горемык, совсем отвыкших в городах от звёзд…». Идут ленинградцы, харьковчане, прибалты, киевляне, тбилисцы… идут молодые и старые, здоровые и больные угрюмые и весёлые…

К вечеру следующего дня подходим ещё к одному не простому правому притоку — реке Ихе-Гол. По камням и брёвнам благополучно переходим через него. Из-за внезапно потемневшего неба судорожно ставим палатку. Успели!

Гроза на Китое – кипящий, грохочущий, сверкающий мир! Вырвавшаяся из-за ближнего хребта, клокочущая чернота ударилась о противоположный борт долины, раскололась, пронзённая скальными башнями, ухнула низким хриплым рыком, полоснула по небу огненными вспышками, замерла на мгновенье перед неожиданным препятствием и завыла на низком регистре. Рванула водяную пыль с реки, сморщила её, только что бывшую нежной и приветливой гладь, вздыбила белые барашки, как зловещий оскал, превратив весёлую красавицу в чёрную злобную старуху и закрутилась в остервенелом танце под свист и улюлюканье в ветвях деревьев. И вдруг обрушила стену воды, своим вязким шумом заглушившей все прочие звуки и породившей сомнения в существовании на свете чего-либо, кроме этих бесконечных струй…

Обессиленная, побледневшая чернота, глухо поварчивая, переваливала за вершины, уползая и уступая место синему небу, весёлому блеску солнца, вечному, непобедимому оптимизму Природы.

Путь от Китоя на перевал Аршан по ущелью Федюшкиной речки детская забава по сравнению с выходом на Шумакский перевал. Ущелье короткое, перевал на восемьсот метров ниже. Да и рюкзаки полегчали. На одном дыхании, через пять часов после выхода с Китоя взлетаем на перевал. Какое здесь всё маленькое, уютное. До леса тридцать минут. И как награда за долгое пребывание в стиснутых хребтами ущельях, открывшийся вид на Тункинскую долину. Воздух прозрачен и видны далёкие дороги, селения, поля. Много раз, в разное время года, с разных вершин Тункинского хребта видел я эту долину и при любой погоде остаётся ощущение какого-то золотистого тёплого свечения исходящего от неё. На сотню километров распахнулась перед нами тревожная сибирская краса. И правда её не сравнишь со среднерусской спокойной ширью, но она давно вошла в сердце русского человека и стала навеки родной, как и для местных бурятов.

Начинаем спуск с перевала. Небо затянуло, заморосило. Долго ищем «Приют Надежда». Он расположен во вмятине полого склона под северной башней «Трёхглавой» и обнаруживается только метров с тридцати. Это большая недостроенная изба, которую строили Шелеховские горнолыжники, да так и не достроили. Дождь стучит по крыше, а нам сухо и тепло. На маленькое неудобство связанное с тем, что всю ночь по нам бегают мыши и частенько по лицу, мы внимания не обращаем.

Утро солнечное, ласковое.

«Домашнее» ущелье реки Кынгарги с коротким, но впечатляющим каньоном и каскадом водопадов изумительно, но мы пресыщены, мы уже насмотрелись такого…

Ступаем на асфальтовые дорожки всесоюзно-известного курорта Аршан. О нём тоже можно долго говорить. Вот и грустные минуты прощанья. Нет, мы не расстаёмся. Великий дар – человеческая память до смертного часа впечатала в нас всё виденное и пережитое.

29 июля – 10 августа 1988 года. Кузнецов Ю. А.