Природа Байкала

Случилось это летом 1996 года. Тогда Байкало-Ленский заповедник обладал еще "чудесным" катером Витязь", командовал которым не менее "чудный" капитан Гоша. Чтобы попасть на территорию нашего заповедника, надо проплыть около 400 км сначала по Иркутскому водохранилищу, а потом – по Байкалу. Тогда мы еще имели уникальную возможность (сомнительную, надо сказать) быть доставленными на полевые на личном, так сказать, дешевом транспорте, чем, к сожалению и прельстились. Как выяснилось позднее, нам предстояло воочию убедиться в справедливости народной мудрости: "Бесплатный сыр бывает только в мышеловке".

Предвариловка была долгой. Мы уже буквально сидели на вещах, но выезд в поле по разным причинам откладывался. И вот к концу июня, когда мы уже приближались к точке кипения, прозвучала историческая команда "Загружайтесь!". Оживленные и обрадованные, мы резво двинулись по направлению к пристани "Ракета", подрулили к пирсу и ... Тут наш пыл несколько поугас. У заштатных замызганных досчато-дырчатых мостков на фоне колоссально заржавевшего байкальского патриарха, некогда гордо бороздившего синие просторы, окруженный пестрым плавучим мусором, как акула прилипалами, печально стоял наш "Витязь". Про "достоинства" катера умолчу, из уважения к старости, так как любой катер можно довести до такого состояния "умелыми" и, глав-ное, целенаправленными действиями. Но команда!.. Навстречу нам из недр "Витязя" не очень уверенно вырулила колоритнейшая личность, вся фиолетовая в крапинку, видимо, от неожиданно обрушившихся на нее превратностей судьбы, не иначе. Более синюю физиономию мне ни до, ни после видеть уже не приходилось. А такой милой трехзубой улыбке трудно было бы позавидовать. Как тут же выяснилось, это был наш механик. Как выяснилось чуть позднее, к вечеру, когда слегка протрезвел капитан, на катере нет ни масла, ни горючего, неисправен двигатель и не пройден регистр. Выдав нам всю столь ошеломляющую правду, Гоша пошел и снова напился. Конечно, такое горе — ничего нет и толпа бездельников на борту. А нам опять ждать!

Ожидание, по традиции, затянулось. Более пакостного времяпровождения на фоне пейзажа чуть эстетичнее городской свалки себе не вообразишь. Из упорства и по другим, более практичным соображениям, ночевать домой мы не поехали.

Утро принесло какие-то перемены. Появился зеленоватый капитан и развил энергичную деятельность. В машинном отделении шел форсированный ремонт двигателя: две металлические трубки соединяли между собой резиновой, прикручивая ее проволокой. Это для регистра (того ответственного человека, кто дает "добро" для выхода катера в "море"). Сильной половине нашей группы во главе с капитаном было предложено одолжить по другим катерам машинное масло, тару под него и перетащить все это на корабль. Также пытались позаимствовать и горючее. Мы, слабая половина, созерцали всю эту кипучую деятельность, что и помогло нам сохранить здравый рассудок до обеда. После успешного завершения всех ритуалов, необходимых перед дальней поездкой, отправились за регистром. С трудом отыскали его, доставили на корабль. Но затея по-быстрому умаслить регистра с треском провалилась. Катер не прошел и нескольких десятков метров, как резиновая трубочка, любовно привинченная заскорузлыми и дрожащими руками, лопнула, взметнув фонтанчик масла. И этим страшно удручила регистра. "Добро", следовательно, получено не было. Едва пришвартовав катер к привычному и чем-то уже родному "пирсу", Гоша пошел заливать вновь обрушившееся на него горе. А нам пришлось снова утихомирить эмоции и коротать моргаш (по-монгольски — неопределенное время) в обществе друг друга, игральных карт и очаровательного, но замызганного щенка. Впрочем, время от времени, красок в наш серый мир подбавляла мелькавшая рядом ультрафиолетовая личина механика.

Утро застало нас на прежнем месте и почти в той же ситуации. Снова чинили двигатель, искали солярку, регистра. Правда, на сей раз коварная трубка не подвела и нас с превеликим трудом выпустили в "свободный полет". Часам к четырем по полудни, по шатким и далеко не стерильным мосткам на "Витязь" продефилировали какие-то дамы и юркнули в носовой кубрик. Следом прошествовал капитан, и у нас появился проблеск надежды не закончить бесславно свои дни на этом самом замухрыжном месте. Интуиция нас не подвела, и всего через час "Витязь" начал свое легендарное плавание. На радостях кое-кто попытался даже загорать на палубе, но прохладный ветерок с водохранилища вынудил солнцепоклонников закутаться в куртки.

Законы гостеприимства, в частности, гласят: "Гостям — самое лучшее". С этой точки зрения гостями на родном катере мы отнюдь не были. Поэтому нам достался просторный, пыльный, благоухающий выхлопами двигателя кормовой кубрик, где обычно помещался груз. На сей раз грузу не повезло. Там были мы. Правда, нас все же сочли за людей, и видимо поэтому весь стальной пол кубрика был завален грязными матрасами. На них-то мы и размечтались о близком, как нам казалось, и славном полевом будущем.

Ночью мы проснулись от тишины. Двигатель молчал. Разведка доложила, что мы в Курме (в 23 км от Иркутска) и до утра тут и останемся, так как капитан успешно отметил начало плавания и транспортировке не подлежал.

"Третьи сутки в пути, слышь, браток, не грусти..." — это прямо про нас. Командир наш, правда, не грустил. Даже совсем наоборот, веселел прямо на глазах, лихо набирая градусы. Двое студентов (салаги!) из нашей полевой команды дизертировали на обгонявший нас другой, к сожалению, очень малопоместительный катерок, двигавшийся тоже в заповедник. Но нас от того же удержало, конечно, не отсутствие свободных мест (как вы могли такое подумать!!!), а чисто спортивный интерес. Как в гонке на выживание.

И вот мы вошли в "Порт Байкал" (уже в 50 км от Иркутска!), где, как нам объяснили, катер должен был заправиться окончательно, но втихую и вечером. К вечеру была достигнута железная договоренность об этом, но вот незадача! Капитан опять гонял чертиков и не годился для переговоров! Посему на этот раз заночевали в порту.

С утра Гоше, видимо, самому надоел затянувшийся бессолярочный променад и он решил наверстать упущенное. Для этого совершались какие-то уж очень сложные маневры, ибо мы раза два смотались в Листвянку (через исток Ангары на противоположный берег) и обратно, причем были свидетелями весьма смелого эксперимента, при котором требовалось, разогнав катер, на всем скаку таранить бревенчатый с каменной начинкой причал. Что при этом проверялось на прочность — катер, причал или мы — осталось покрыто тайной, так как условия эксперимента, видимо в целях его чистоты, нам не доложили.

К исходу пятых суток, окончательно заправившись, капитан и катер решили все же попробовать оторваться от спасительного окружения порта "Байкал" и двинулись куда-то на юг, хотя заповедник был на севере. Это эпохальное событие засвидетельствовали рыбаки, удившие рыбку под ярко освещавшими воду фонарями на корме какого-то огромного корабля. Но злой рок был другого мнения. На пике крутой дуги, когда несчастный "Витязь", повинуясь нетвердой руке его капитана, проходил в непосредственной близости от мели, честно обозначенной красным буйком, с гор сорвался нехороший и ураганный ветер, и мы с замиранием сердца услышали зловещий скрежет железа о камни. То наш транспорт сел на мель и заглох, намотав на винт трос от буйка. Наступила тишина, прерываемая только завыванием ветра, плеском воды, да погромыхиванием буйка о борт нашего катера. Мы находились, сами понимаете, в состоянии легкого шока от всей вереницы событий и, особенно, от кульминации. Но щенка все же решили спасти. Разыскали его, мокрого и дрожащего на корме за мусором и решили помирать вместе. Вскоре, опять же от природной жалости, присоединили к нашей компании и синего механика, которому почему-то нигде не нашлось места.

Так, под аккомпанемент "скрежета днища о камни в сопровождении ударов буйка о борт" мы и коротали ночь при свечах. Впрочем, в такой обстановке особенно проникновенно воспринимаются песни под гитару, коими мы и отвлекались от мировой катастрофы за бортом. Опять же тешила мысль, что внесли какое-то разнообразие в унылую жизнь портовских обывателей.

С утра ветер ослаб. Какой-то буксир сжалился над нами и стащил "Витязь" с мели. Мы решили предоставить Гоше право в сопровождении только личного окружения выпутываться из ситуации. А сами уговорили капитана проходящего мимо «ярославца» перевезти нас со всем грузом в Листвянку. Для меня на этом и закончился полевой сезон. Причем отделалась я только конъюктивитом, проистекшим от чрезвычайной «стерильности» обстановки "боевых действий". Насколько трудно добирались мы до Листвянки, настолько же легко укатили из нее обратно в Иркутск на попутке. Других же ждало продолжение.

Помаявшись немного в Листвянке, но имея жгучую необходимость добраться до территории заповедника любыми путями, наиболее упорные наши сотоварищи упросили "Меркурий" взять их с собой. Для непосвященных, "Меркурий" — это довольно большое судно, принадлежащее Гидрометеоуправлению, которое регулярно посещало метеостанции, в том числе и на мысе Покойники (каково название, прямо в строку!). На этот-то мыс и держали курс самые отчаянные.

Не успел "Меркурий" отойти от пристани в Листвянке, как... сел на мель! Так и крутился на ней туда-сюда под сопровождение пятиэтажных идиоматических выражений, сыпавшихся на бедные головы наших коллег, причем особенно досталось девчонкам, которых посчитали ведьмами. Крутился, пока не был сдернут с мели все тем же сердобольным буксиром, который, видимо, выполнял в тот день высокую миссию "очищения мелей от скверны".

Надо ли говорить, что "везло" им до конца. В Покойники прибыли страдальцы ночью и под проливным дождем сгружались на лодки, выкидывая бочки с бензином прямо в воду, ибо к берегу массивный "Меркурий" пристать не смог. Причем, в каком именно месте большого мыса Покойники происходил завершающий этап этого грандиозного, увлекательного и полного сюрпризов путешествия, выяснили, лишь причалив на лодках к вожделенному заповедному берегу.

У кого после этого повернется язык упрекнуть научных сотрудников Байкало-Ленского заповедника хоть в чем-нибудь?! Такое стремление изучать природу родного края достойно, как минимум, медали "За отвагу".

Мир с пегой клячей можно бы сравнить. А этот всадник — кем он может быть? Ни в день, ни в ночь — он ни во что не верит. А где же силы он берет, чтоб жить? Омар Хайям