Природа Байкала

Сегодня рано утром, выпив по кружке чая и дожевав остатки вчерашнего ужина, приехали в аэропорт. Ждали, взвешивали груз, опять ждали. В воротах на взлетном поле было пробито 12 дырок, и мы сделали шикарную фотографию, всунув головы в эти самые дырки с другой стороны. Саня с Доктором фотографироваться не стали – суеверные. Томясь в ожидании, познакомились с местным псом, у него сварливый характер, но на самом деле он просто душка. Прошлой весной попал в капкан, и из-за искалеченной ноги едва передвигается. Наверно потому и характер такой. Яковлев пугает меня воздушными ямами и загаженным салоном. Говорит, все, кто первый раз летит в АН-2, обязательно опустошают желудок прямо в полете, прямо на окружающих. «Представляешь, как могут заблевать салон одиннадцать человек?»- вкрадчиво говорит он, заглядывая мне в глаза.

Нам предстоит долететь до небольшого поселка со странным названием Уакит, откуда уже трактором нас забросят на Ципу.

АН-2 меня не напугал. Почему-то, после того как Федор, задумчиво глядя на гору нашей поклажи, задал риторический вопрос: «И с этим мы еще и взлететь хотим?..», я ожидала проблем с вместимостью самолета. В моем представлении он должен был оказаться совсем уж маленьким и ненадежным. Но АН-2 был нормальным, таким, каким и должен быть среднестатистический АН-2. Картонные крылья, неразговорчивые пилоты и надпись «Лесоохрана» на борту. Меня взяли в кабину (по-видимому, проблемы с вместимостью все-таки были), и, усевшись на жердочке между пилотами, я увлеченно щелкала фотоаппаратом. Надо сказать, эта самая жердочка довольно неудобна для сидения, правда, когда на нее положили бортовой журнал в свинцовом переплете, стало намного комфортнее. Сзади меня подпирала широкая и теплая Женькина спина. В любом случае, вид из окна компенсировал любые неудобства: раскинувшиеся внизу озера и озерца вызывали во мне тихий (не мешать же пилотам!) щенячий восторг. Все-таки вода прекрасна, с высоты ли, или прямо у ног, вода – колыбель жизни, чудо, дарованное нам создателем. Цепь озер, соединенных тонкими венами рек, острова с тихими песчаными пляжами. Просто декорации для фильма «Водный мир».

Самолет не трясло и в воздушные ямы не бросало. Никто не блевал.

Давыдыч, уступивший в кабине свое «козырное» место, говорит, что это будет мне дорого стоить.

Посадка была мягкой и какой-то незаметной, я выползла из кабины и чьи-то руки поставили меня на матушку-землю. Все, воздушным судам пора домой, а нам предстоит преодолеть больше полутысячи километров по воде.

…Мы сидим на летном поле в Уаките третий час. Жарко. Отыскали местного проводника, который на тракторе должен доставить нас до Ципы. Говорит, трактор будет через час.

…Прошло два часа. Давыдыч и Доктор, вместе с местным анестезиологом Сашей (я правда так и не поняла откуда в этой глуши квалифицированный анестезиолог) и еще одним колоритным местным жителем хлещут портвейн «777» и ведут философские беседы с четко прослеживающимися вопросами «Кто виноват?» и «Что делать?». Яковлев спит в позе эмбриона прямо на траве, капризно скидывая с себя майку, которой время от времени сердобольные спутники пытаются его прикрыть от палящего солнца. Остальные, расположившись вокруг кучи кулей, рюкзаков и пакетов, коротают часы кто как умеет.

…Прошел еще час. Жара невыносима, правда я нашла отличный прохладный угол за Саниным рюкзаком, в который, по-моему, можно уместить не только меня, но и Саню. Внимательно слежу за переменами в окружающем мире, на первый взгляд незаметными.

Сходили на местную речку, вода в которой едва доходит до колена. Но счастливо полежали в ней, пытаясь согнать жар и привести мысли в порядок.

Яковлев спит, Давыдыч невменяем и тоже находится где-то между сном и явью. И только Доктор, словно гуру, сидит на траве, уставившись в одну точку.

…Прошло еще минут сорок. На взлетном поле собралось человек семь, они пили все тот же портвейн, время от времени пополняя стратегические запасы в близлежащем магазине. Было скучно, жарко и будущее было неопределенно.

Наконец бодро тарахтящий трактор прервал сонное оцепенение, вот уже три часа витающее над нашим лагерем. Мы погрузили вещи и Андрея на волокушу и тронулись. Быстро скрылось из виду летное поле и лежащий на нем без чувств местный анестезиолог Саша. Когда исчезли последние дома, стало казаться, что ни поля, ни портвейна, ни вынужденного ожидания не было, и мы уже целый день ползем по болоту, оставляя за собой гладкий след из примятой изумрудной травы. Болото отчаянно пахло сероводородом, словно протестуя против нашего грубого вторжения. Никита сказал, что чувствует себя водопроводчиком – звуки и запахи соответствовали.

Дорога постепенно превращалась в направление.

Неожиданно волокуши накренились, трактор натужно завыл, Андрей всхрапнул и заворочался во сне. Мы крепко сели, — трактор раскорячился поперек ямы, почти полностью погрузив нос в хлюпающую болотную грязь.

Катастрофа с трактором

…Минут сорок все вытаскивали трактор, причем как настоящие водники не снимая касок. Вот как народу на сплав хочется, — экипируются уже на болоте. Я фотографировала озеро и больших синих стрекоз, Доктор с Андреем спали на рюкзаках.

До воды добрались в первых сумерках, разгрузились, разбили лагерь. Река красивая, и абсолютно неподвижная, но как называется — никто не знает. Сразу от берега начинается глубина, дно илистое, чистое. Конечно, мы полезли купаться. Как же можно после всех этих поездов-самолетов-тракторов, ожиданий на летном поле, портвейна и беспокойных снов не искупаться на закате в тихой, манящей воде? Но вода оказалось ледяной, так что купание наше сопровождалось дикими криками и неприличными возгласами. На берег выбирались с трудом – ил коварно чавкал, засасывал ноги, так что пользы от купания было немного. Потом уже соорудили мостки и с них мылись заново.

Вечером был костер, суп и спирт. Песни, танцы и философские разговоры. Говорят, даже сочинили песню, но наутро вспомнили всего одну строку: «Ципа-Витим! Мы победим!». Как говорится: «Талант – не рупь, его пропить нельзя».

Вечером же выяснилось обстоятельство, изрядно поубавившее наш энтузиазм — где-то в дороге мы просохатили раму от катамарана.

Вечер на первой стоянке

Давыдыч, еще недостаточно оправившийся от портвейна, все упреки принял на свой счет, но объявил, что раму сделает в два счета. Яковлев скептически хмыкнул, но ничего не сказал. Настроение упало, все-таки рама – это не финтифлюшка какая-нибудь, рама – это костяк, опора и надежда всего катамарана. Да и стоит опять же недешево…