Природа Байкала

Первый серьезный порог — №11. До него идут шиверы, которые по этой воде вполне сойдут и за пороги. Страшнее всего за двойку, суденышко кажется совсем детским и даже смешным по сравнению с мощью реки. Да и за нашу раму волнуются все остальные, все-таки самодельная, связанная веревкой и скотчем (для эстетики). Но наша рама – чудо инженерной мысли, меня не тревожит, почему-то в ней я уверена, а вот упоры не нравятся – слишком узкие, к тому же ровно посередине, в месте где они крепятся к седлу, по шву уже пошла гнильца –чуть ослабли нити, чуть шире стал шов. Если меня крепко ударит, могут и лопнуть… Или не могут?

11 порог открылся за поворотом белесой стеной валов. Двойка, шедшая за нами, резко повернула к берегу – чалиться, что, по моему скромному разуменью не мешало бы сделать и нам. Но Давыдыч непоколебимо направил нас прямо в центр, и мы взлетели на вал размером с дом. Порог скрывался за поворотом и сверху было видно лишь огромные беспорядочные валы, казалось конца-края нет этой бушующей мутно-коричневой стихии. Мне стало ясно, что описание порогов в лоции даже рядом не стояло с реальностью. Все, что можно было передумать за секунду, я передумала, и мы полетели вниз. 11 порог плавно перешел в 12, и края не было видно. За ревом воды практически ничего не слышу, и просто стараюсь, чтобы нос стоял по волне, надеясь, что Давыдыч сам скоррекрирует курс когда надо.

***

После прохождения мы зачалились на правом берегу – подстраховать и сфотографировать остальных. Двойка прошла красиво – ныряя то вверх то вниз, полностью скрываясь из виду и вновь яркой точкой возникая на верхушке темно-коричневого вала. Маленькие и смелые люди.

В который раз поражаюсь моще воды, что значим мы перед ней? Скотч на нашей раме мокро блестит и смотрится до тошноты по-дурацки.

Подошла четверка, глаза у всех блестят, а лица дышат восторгом и мужеством. Красивые люди.

Курящие закурили, остальные закусили сыром, который Никитос нарезал странно непослушными руками, искупав предварительно кусок в набегающей волне.

Начинаю понимать, что главное на реке – это люди.

Тревога не оставляет, несмотря на жар и адреналин. Я ощущаю себя слишком маленькой – ничтожной перед бушующими порогами, обозначенными на карте сухими цифрами. Странно, почему на Ципе нет именных порогов?

Мы снова влазим в стремена, и летят километры, нас мотает на валах, окунает в бочки. Весло стало продолжением руки, и уже нет ни времени ни твердой материи, лишь вода, весло и люди за спиной. Давыдыч — мировой человек, он направляет катамаран по странной, но удивительно правильной траектории, и я не перестаю удивляться как верно и ровно наш корабль следует в этой бурной стихии. Воистину все истории, рассказанные про него – правда, все байки и россказни у костра о знаменитом воднике раскрылись передо мной с новой стороны. Здесь, на реке я впервые посмотрела на такого знакомого казалось бы и понятного Давыдыча другими глазами.

Когда в 11-ом мы вцепились в весла и заорали, Давыдыч, решил, что от страха мы потеряли головы и поспешил успокоить нас на свой манер, он скомандовал: «Молчите, с…ки!!» Странный способ придать уверенности.

На обед был гороховый суп с рыбой. Доктор оставляет еду с ужина, подквашивает, и потом питается. Может, в этом секрет его стойкости? Его вечно полная тарелка является предметом шуток и насмешек. Но Доктор непоколебим –он чинно возит ее с собой на катамаране. Рыба у Дока клюет лучше всех, вот и в этот обед, еще до любимой команды: «Жор!!!», он вытащил ленка.

Олег как оказалось профессиональный повар. Меня уже совсем оттеснили от всех дел, даже у костра похлопотать не дают, даже в мое законное дежурство. Впервые иду по реке с настоящим поваром.

Практически сразу после обеда присматриваем место для стоянки. Скорость нашего движения возросла многократно, также как расход сил, стараемся не торопиться, а растянуть удовольствие.

Перед обедом проходим 49-ый порог, один из самых серьезных, если верить лоции. Но мужчин он не впечатлил, экипаж Летучего Голландца гордо сказал: «Фи-и-и!» и закинул удочки. Вторая четверка тоже, не ударив в грязь лицом, заявила, что видали и покруче. Но, зачалившись на ночевку, все быстренько взялись за постирушки, и скоро на веревочках вокруг лагеря сушились трусы, майки и гидры. Адреналин отстирали.

Бивак хороший, цивильный – стол, таган, ровная поляна под палатки. Справа впадает приток, вода в нем мутная, скрывающая побережную траву и кусты. Судя по лоции, наши предшественники переходили его вброд, для осмотра следующих препятствий. В нашем же случае по этой речке вполне можно и сплавляться.

Рыбалка стала хуже, вытащили несколько окуней, зажарили их на рожнах. И снова устроили королевский ужин – салат из морковки с сыром, лепешки и жареный ленок. Постряпать лепешки – это была моя идея, я даже завела тесто и взялась печь, но в результате жарили все по очереди – и Женя, и Никита, и Олег. В который раз уже удивляюсь странному сочетанию организованности и бесшабашности нашей группы.

Впервые подсчитали, глядя на противень нарезанного и измазанного приправами ленка, сколько мы съедаем рыбы. Олег говорит, что в среднем 10 кг в день, а по деньгам – где-то на 1,5 тыс рублей. После этих подсчетов я стала с еще большим уважением смотреть на Дока. Все довольны, ужин получился на славу. Закат был коротким, но ярким, над скалой стояла радуга.

За ночь вода прибыла еще, но вчерашнего мандража я уже не испытываю. Давыдыч говорит, что скоро карта кончится, но мы ему не верим, и шутим в ответ, что пойдем по глобусу Бурятии.

Ходом проскакиваем 64,65,66, по сторонам ищем знак или памятник, поставленный утонувшему здесь в прошлом году Сергею Осинцеву.

Сразу после 67 препятствия на правом берегу стоит крест, чалимся. Пока мужчины вспоминают погибшего, поднимаюсь вверх по ручью, который буйно гремит по огромным валунам. Пытаюсь сфотографировать утку, но она бесстрашно ныряет в бешеный поток и смывается от меня. Дура, я же только сфотографировать.

Поднимаюсь к кресту, читаю надпись и тихо смотрю на реку. Его ведь так и не нашли, нет тела, нет могилы, только крест теперь да река. И такой она бывает.

***

Обедали на небольшом песчаном пляже, среди больших теплых валунов. Наваристый борщ, да по ложке халвы на десерт. Без сладкого просто мучительно, жадно лопаю свою ложку глюкозы и собираю крошки с разделочной доски.

Док зацепил тайменя, все бросились ему помогать, и наконец всем миром вытащили рыбину на берег много ниже по течению. Вечером пируем.

Буквально через двадцать минут после обеда приходим в устье левого притока Ципы – Цирика. Здесь чудесное место – зимовье, баня, хороший таган. На деревьях разместился туристский «музей» — всевозможный туристский хлам и самодельные фигуры, вырезанные из пней и стволов, и по-видимому символизирующие сплавщиков. Давыдыча уговаривали недолго – большинством голосов решено остаться на полудневку. Затопили баню.

Быстро обжили стоянку — развешали мокрую одежду, которую упорно сушили последние три дня по классическому алгоритму: вечером на веревочку, ночью дождь, утром в мешок, — и на воду. Но тому, кто боится промокнуть нечего делать на сплаве.

Когда пилили дрова для бани нашли интересную чурку – скрюченное дерево походило на фигуру коня – голова и грудь. Решили внести свою лепту в туристское творчество, коня облагородили до оленя (слишком старательно «ровняли» морду), прицепили ему рога, и Никитос еще долго вырезал:

на березовой доске. Наконец наш зверь готов, все довольно рассматривают и трогают его. Олег даже срезал шеврон с форменной куртки, и мы присобачили его на клей и три самореза. Вечером с почетом разместили нашего оленя на дереве, между Иркутском и Владивостоком. Правда, ненароком сбили табличку Краснокаменска, но честно прибили ее обратно.

Нравятся мне эти мужчины. Быстро и без хлопот организовали баню, рыбалку, ужин. Оленя сделали, вырезали буквы, правда первая «О» похожа на логотип МТС, но ведь вряд ли тут когда-нибудь появятся представители этой компании. Я с удовольствием растягиваюсь на коврике и внимательно изучаю жизнь насекомых, уткнувшись носом в траву, впервые за последние два месяца я чувствую, что вокруг меня лето, то самое, нужное и долгожданное.

В зимовье на столе у мутного оконца лежит дневник. Все проходящие группы оставляют в нем записи и читают предыдущие. Увлеченно читаю мягкую тетрадь, поражаясь традиции. Сколько судеб, мыслей, мгновений! Нахожу запись о трагических событиях на 67 пороге, а следом – девочки-каякера, ей всего 12 лет и она в составе группы школьников уже второй (!) раз проходит Ципу. Боже, я в свои 12 и помыслить о таком не могла. Еще одна группа из 8 человек за 16 дней сплава выпила 40 литров спирта. Советуют брать больше. Блин, мы по сравнению с ними просто трезвенники. Заполняю следующий лист, долго смотрю в мутное светлое пятно окна, мусолю ручку, подбирая слова. Как сложно все-таки передать в сухих и всем знакомых буквах все те мысли и эмоции, что носятся в голове и стучатся в сердце. Меня греет лишь то, что тот кто придет за мной и откроет эту тетрадь, поймет все мгновенно и без раздумий, потому что по известной истине все счастливые счастливы одинаково.

Баня великолепна. Меня отправили первой, пока народ еще не пришел с вечерней рыбалки. От бани выложена каменная дорожка к Цирику. Вода в нем ледяная, долго не просидишь, но ни с чем не сравнимо удовольствие прыгать в небольшой омуток, кряхтеть и вздрагивать в холодных руках быстрой реки.

Наконец намытые и сияющие собрались к ужину, чинно уселись за стол на поляне. Сегодня наверно четверг, — на ужин рыба, но как разнообразие к ней пригоревший рис.

Провели ревизию, выяснили, что спирта и сахара больше нет. Я ясно понимаю, что до Бодайбо мы не пойдем.

Сегодня в первый раз заговорили о доме, зазвучали женские имена, и странно светлеющие лица окружали костер.

Мы в пути уже одиннадцать дней.

Андрей молчалив и задумчив, творчество затихло. Говорит, жаль что приехал на Ципу ради этих трех дней борьбы, завтра мы уже выйдем из порогов. Вообще на всех накатывает странная меланхолия и тишина, спутники мои задумчивы, наверно сказывается напряжение последних дней.

Вечером пели «Балладу о борьбе».