Природа Байкала

Утро, время тумана. Сегодня мы должны пройти восьмерку и обедать уже на Витиме. День теплый. Рыбы нет.

Проходим «Восьмерку». Как ни странно, прекрасная стоянка на берегу не занята, и коса вообще пустынна, но мы не зачаливаемся, нет времени даже на поиски нефрита, все торопятся к финишу, чудаки.

Каждый день приближает нас к дому. Странно, ведь дома у всех разные, но называем мы их в единственном числе, словно всех нас ждут на одной улице за теми окошками, что светятся допоздна. Здесь уже веет осенью. Молодые рябинки по берегам сгибаются под тяжестью ягод. Их хорошо видно с воды – красные гроздья на фоне по-летнему зеленой листвы.

Мы в пути уже 14 дней. Узнаю берега, вот уже и финишная прямая – последний поворот Ципы перед устьем. Я знаю что до Витима осталось совсем чуть-чуть, Ципа впадает в него почти под прямым углом, и если присмотреться – впереди уже видна лента другой воды. Если мне не изменяет память, по Витиму до БАМа нам идти дня 4…

Причаливаем у скалы в устье, по тропинке я забираюсь наверх, отчего-то спешу, словно на долгожданную встречу, и знаю, что сейчас у меня перехватит дыхание от вида, что откроется моему неуемного существу. И замираю – слияние двух рек видно как на ладони, и сама природа поставила здесь этот утес как смотровую вышку, чтобы люди смотрели и благоговели перед ее величием. Вот и Витим, Угрюм-река. Каждый из нас рад этой встрече, на Витиме уже можно говорить о доме, скучать и считать дни.

Пообедали на левом берегу. Саня гордо ходит, сняв майку, и хвастается своими ожогами, огромные волдыри выглядят и правда ужасно, Женька Залевич обзывает меня диверсанткой и говорит, что я могу угробить всю команду. Могу конечно, и начну с самых болтливых.

Дует ветер, естественно встречный, гребем молча.

Я потихоньку клюю носом, хотя совесть зудит и утверждает, что я самый бесполезный участник команды, потому как моя работа с веслом сводится практически к нулю.

Уже прошел тот день-зенит, когда понимаешь, что вот он, центр твоего лета, смысл путешествия, и с завтрашнего утра оно как солнышко покатится к закату… Сейчас мне хорошо, усталость приятная, нет недовольства, боли или тяжести… и даже весло безропотно валяется в багаже.

Обсуждаем, кто что сделает первым делом, когда приедет домой. Надо же как мало между нами отличий – шерстяные носки, вино и любимый человек под боком – вот все, к чему в принципе свелись наши мечты. Только Давыдыч сказал, что первым делом купит газету «Советский спорт». Долго хохочем над ним, и любовно обзываем старым хрычем.

Тепло. Мужики поснимали майки и дружно гребут, через каждые пятнадцать минут устраивая перекур. Я строчу заметки, время от времени фотографирую их и конечно сопереживаю морально. Таковы трудовые будни, не все коту масленица, а сплавщику – пороги.

Несмотря на ветер, погода радует – и я ласково жмурюсь на солнце, оно все же по-осеннему скромное, к тому же ветер довольно холодный, так что сильно не позагораешь. Знаю, что сегодня мы должны пройти Гулингу – небольшое старое поселение на берегу Витима, этакое натуральное хозяйство, которое ведут два товарища, то ли бывшие бродяги, то ли действительно наемные рабочие. Четыре года назад Гулинга стала для нашей группы теплым приютом – там мы обменяли рис (которым питались уже пару дней) на казавшийся вдвойне сладким сахар. Нас накормили мясом, молоком, рассказали много жизненных человеческих историй… Гулинга осталась у меня в памяти набором открыток – два старых дома на высоком яру, огромное даже по деревенским меркам хозяйство и два одиноких и отзывчивых человека, которые долго еще смотрели нам вслед, сидя над рекой на отполированной годами широкой лавке. Я погружаюсь в воспоминания, силясь выудить из памяти их имена и лица, но почему-то упорно вспоминаются только их судьбы, рассказанные четыре года назад за общим столом…

Вот уже смутно знакомые берега, и высокий яр, и тонкий крест на берегу – чья-то давняя безымянная могила. Только Гулинга не та, и я тревожно вглядываюсь в покосившийся дом, полуразрушенный, практически висящий над рекой забор… Причаливаем почти в самом конце косы, снаряжаем делегацию к большому дома, оттуда уже спускаются люди. Я тоже увязываюсь в хвосте, нет терпежу ждать пока вернутся «парламентеры» и все расскажут. История проста… нас встретили два молодых современных хозяина, в джинсах и свитерах, и рассказали, что два года назад в наводнение подмыло яр, покосился дом, что хозяйства уже нет, а коровы не приходили уж пару дней, бродят где-то… О прошлых хозяевах они не слыхали, и недоуменно смотрят на меня, объясняя, что они здесь «давно»…

Обнищала Гулинга, и добром, и человеческим теплом, нет уже тех работяг, что вели хозяйство, тянущее на небольшой колхоз, встречали и провожали непутевых туристов, напутствуя их в дорогу. Я не помню ни их лиц, ни имен, и залазя на катамаран хмурюсь над страшной мыслью – а вдруг все это было лишь у меня в голове? Вдруг я просто маленькая девочка, наслушавшаяся сказок и вообразившая себе романтику там, где на деле лишь тяжелый труд, одиночество, да бесконечные зимы?..

Дождались вторую четверку, соединяемся с ними и получается удивительный «корабубль» — меж двух четверок зажата двойка и по каждому борту по пять гребцов, а я восседаю в центре и фотографирую окрестности. Наверное, издали мы являем удивительное зрелище, жаль что некому нами повосхищаться.

И снова долго ищем стоянку. Людей по берегам нет, видно нефритчиков мы уже миновали, а до золотарей еще не дошли. Берега широкие, обрывистые, или очень широкие косы – тоже неудобны для стоянки – далеко таскать вещи и катамараны. Все устали, ветер выматывает, да еще чуть не заплыли не в ту протоку.

Веет холодом, последнее тепло сдувает крепчающий ветер. Эх, подул бы он в спину, все было б веселее.

Наконец нашли место – на песчаной скале среди тополей, зачалились, потихоньку стаскали вещи. Добровольно вызываюсь дежурить, — мужики упахались, смотреть больно, наверняка каждый размышляет о следующих 120 километрах по такому течению и при таком ветре. Саня замыслил лепешки, забавно смотреть как он своими лапами перемешивает тесто в маленькой чашке. Лепешки получились отменные, сухие и очень вкусные.

Откуда-то взяли прозвище «Мурлокатамы», и с утра кличут себя только так. Давыдыч – главный «Мурлокатам». Гадаю, а как я на этом языке –«Мурлокатамка» что ли?

Главный массовик-затейник конечно Женька Залевич, он лучше всех подает команду «Жор!!!», или ее аналог «Жор-наборы к бою!!», короче – сзывает команду на прием пищи. Думаю, «Мурлокатамы» — это его идея. Доктор потерял энцефалитку, ложку, кружку и коробочку с блеснами, но зато нашел отменный образец горного хрусталя – щетку небольших, но ровных кристаллов внутри породы. Вообще наши поиски нефрита свелись к собиранию и рассматриванию всех мало-мальски интересных булыжников, особенно эта забава увлекла Никиту. Ну и конечно мы набили карманы сердоликом, халцедоном и просто интересными камешками, которые даже я затрудняюсь идентифицировать. Вообще, выяснила, что позабывала половину названий минералов, считай два года уже после окончания моей геологической «карьеры». Тем не менее, я все равно главный специалист в определении булыжников, и авторитет мой в общем-то непререкаем. Так что не заморачиваюсь. Главное, что я могу отличить нефрит от не-нефрита, ощущение окатыша в ладони не забудешь.

Утром снова в путь. Двойку сдули, жестко соединили две четверки, — и потянулись часы академической гребли. Когда привыкли друг к другу, весла стали двигаться в такт, наверное, здорово мы смотримся со стороны. Жаль только, зрителей здесь нет. Пришло в голову дурацкое выражение «гладкая гребля», вычитанное мной в одном отчете, да уж, гладкая у нас гребля, ничего не скажешь.