Природа Байкала

- Задайте мне вопрос – как начинается поход? Задайте, мне так будет легче начать разговор. Вам что, трудно?

- Вот пристал! Ну, как начинается поход ?

- Ты спросил: как начинается поход? Э, дружище, в двух словах тут не расскажешь…

Можно начать издалека, от момента, когда впервые ты подумал и выбрал место, потом карта. Увлекательная вещь карта: «походить» по ней, побегать курвиметром. Потом… Ты спросил: как начинается поход? Это как озарение свыше. Нет, это трудно объяснить. Лучше я расскажу о другом. Лето, электричка, знакомые люди, разговариваем. Позади очередной ПВД.

- А, куда ты пойдёшь следующим летом, — это вопрос ко мне.

- До следующего лета далеко, ещё это не окончилось. А вот весной, где-нибудь на праздники, собираюсь на Байкал. До Святого Носа хочу дойти. Давно эту мысль в голове держу. Ещё в школе, в младших классах, пригласили к нам человека. Пожилой такой, но не старый. Он про Байкал рассказывал, обо всём. Ничего сейчас не помню, но название «Святой Нос» врезалось в память, да так, что купил схему, тогда ещё, пацаном, небольшую схему озера, нашел это место. Красиво там, так говорил тот, кто рассказывал. До сих пор у меня схема та есть, поистрепалась немного… А там может на Ушканьи, в Солнепадь. Выйду в … впрочем, ещё это лето не окончилось – видно будет.

Может так начинается поход ?

Мы, пять человек – три парня и две девушки, стоим рядом с причалом на МРС. Март. Четыре часа дня или около того. Только что отъехал автобус, водителя которого мы попросили добросить нас до переправы. Спасибо ему, что не стал куражиться и по-доброму отнёсся к нашей просьбе. Я чувствую, как тихонечко звенит внутри тонкая, тугая струна – на-ча-ло, на-ча-ло, на-ча-ло – кто-то во мне ладошками отхлопывает этот задорный такт. Начало. Спускаемся с вещами и заготовками для нарт на береговую кромку. Собираем нарты. Я изредка бросаю взгляды: вот за тем поворотом будет видно Ольхонские ворота. Выкатываем нарты на снег. На-ча-ло, на-ча-ло, на-ча-ло. Увязываем вещи. Тихий восторг с лёгким оттенком тревоги: как оно будет? Что там – впереди? Лишь бы не очень заметно было моё настроение. А так хочется хлопнуть от души по плечу Олега, например: Олег – сейчас двинем! Эх, жи-и-и-знь!

Уходим. Это мой третий поход по озеру и второй самостоятельный. На этот раз идём на север. Вдоль восточного берега Ольхона. От его северной макушки переходим на Святой Нос, вдоль него на север и на Ушканьи острова, потом на мыс Шартлай и в Онгурен. План простой и логичный: из Онгурена можно на самолёте улететь в Иркутск (давно это было). Из ходивших по озеру только два человека: я и ещё одна девушка.

Вышли в Ольхонские ворота. Нале-ву, раз-два! Чистый, как зеркало лёд. Слышу, как народ обсуждает, то, что видит. У меня ощущение человека, продавшего другому человеку хорошую, нет, отличную вещь. Идём. Вечереет. Первый день очень короток, слишком долго ехать до МРС. Потихоньку начинаем забирать к берегу. Высматриваем подходы. Вот, есть возможность без помех, через небольшой участок ровного льда, закатиться в небольшую бухточку. Это не бухта даже, а впадина в береговой линии. Солнце садится. Выходим на берег. Восточный берег. Лунный пейзаж: узкая полоска галечного пляжа, в полметра высотой берег, от него постепенное пологое долгое, закрывающее линию горизонта повышение, на котором ничего нет, даже травы, по крайней мере, даже остатков от травы нет, может летом она растёт. Смотрю на Байкал: видно, что солнце ещё светит – бликуют далёкие льдинки, но у нас тень, вечерняя тень и, как всегда, в это время, начинает падать температура. Холодно. Кто-то растягивает палатку. Кто-то варит на примусе ужин. Лишь один человек ничем не занят и что-то с ним не в порядке.

- Катя, в чём дело?

- …

- Катя, ты что, замёрзла ?

Точно. Сизое лицо, ссутулилась, глаза через очки смотрят то ли жалобно, то ли загнано. Непонятно. Пуховка на человеке надета, она что, не греет что ли?

- Катя, заканчивай на всех холодом дышать! Мужики, а ну-ка, трите Катерине спину, плечи, ноги-ноги трите, да повыше! Оп-ля. Катя, не мешай! Мы сейчас тебя так разотрём, что всю одежду сбросишь и…

- Ага, размечтались. Эй, куда, руки прочь! — заговорила, ожила, засмеялась. Наконец-то. А то стоит, как статуя. Расшевелили, полезла в палатку спальники расправлять. Позднее, рассказала, что вид места, где мы остановились, вечереющий воздух, мысль, что надо будет много ночей спать без печки, в одном только спальнике, и наконец, то, что нет костра, нагнали на неё такую тоску, что холод завладел всем телом. И только наше искреннее, не наигранное веселье, неловкие попытки трением разогнать в ней кровь, отбросили прочь страх, а вместе с ним и завладевший ей холод. Насчёт неловких попыток она напрасно сказала – это не попытки были, а настоящий массаж через одежду. Надо сдвинуть человека с места, заставить двигаться, заставить забыть о холоде, делать какое-нибудь дело, пусть даже никому ненужное – надо «выбить» его из ступора, даже, если при этом придётся, для пользы дела, по башке его стукнуть – пусть хоть от злости, да, очнётся!

Первый походный день, первый вечер. Умолкли «ладошки», но лёгкая тревога осталась: замерзший Байкал не лес, в котором однажды протоптанная тропинка, встретит тебя и через много лет. Здесь каждый раз всё по-новому, ничего не повторяется, нельзя рассчитывать на ранее пройденный путь, разве что опыт, да чуткое внимание позволит тебе избежать ошибок. Ладно, спать надо – завтра, возможно, трудный день…

Следующий и следующий день – это сплошная борьба с торосами и попытки обойти их. Итог этой борьбы: сломали три лыжи, дугу на одной нарте, несколько самодельных «кошек» и одну настоящую – вэцээспээсовскую. Просматривая походные записи, натыкаюсь на – «ремонтировались…», «снова ремонтировались», «через торосы…», «выдираются шурупы…», «снова ремонтировались»…, «идём по разломанному льду, кошмарная зубодробилка…». Восточный берег. Самые большие глубины, они здесь, под нами, в каком-то километре от берега, и мы, тоже вдалеке от берега: обедаем на льду, отдыхаем на льду и только на ночь, с большими усилиями пробиваемся к берегу. В голове всё настойчивее появляется мысль дойти до Хобоя и повернуть от него влево – на Заму, а то и в Узур выйти придётся, а потом по Ольхону перейти в Хужир. Настроение… нет настроения: глаза ищут хоть намёк чистого льда, но нет его.

Прошли мыс Ижимей и только за ним, наконец, увидели гладкий лёд. Чистый, ровный, как зеркало! Нарты, изрядно потрёпанные, гремящие на небольших неровностях расщепленными задниками лыж, без всяких усилий скользят по нему. Солнце, ветерок – неужели прошли, неужели… не расслабляться. Ещё раз объясняю парням, что после остановки надо слегка ударить по лыжам, так как их «прихватывает» лёд. Спрашиваю, читал ли кто-нибудь Джек Лондона? Точно – никто не читал. Очень жаль, а то бы объяснять не пришлось! Коля со своим ростом, метр восемьдесят с лишком, и нехилым здоровьем, так «трогает с места», что шурупы от стоек веером разлетаются вокруг.

- Тонкая грузовая площадка, — бормочет он, доставая отвёртку.

- Ага, тонкая, настолько тонкая, что полутора сантиметровый шуруп не прорезает её насквозь. Какой же толщины она должна быть ? – спрашиваю я.

- Ну, два-три сантиметра, — он не спорит, он предполагает.

- Да-да-да, два-три сантиметра и автомобильный мотор к таким лыжам, хорошую подвеску, фонарики спереди и сзади, багажник, сиденья. А лучше лыжи заменить на колёса и назвать это…

- Байкальский самоходный агрегат «Тундра» в полторы человеческих силы, — смеётся Николай.

Я тоже смеюсь. Это он намекает на «мою» нарту, которую тяну я и кто-нибудь из девчонок. На ней сзади под верёвками, которые крепят вещи, затолкнут кусок от сломанной лыжи, аккуратно обрезанный по краям, с надписью «Тундра». Как-то само по себе вышло, что сначала кусок лыжины затолкали просто так, рассчитывая возможно разжечь на ней костёр. Но потом, на привале, кто-то из ребят обрезал неровные края, оставив название фирмы, и кусок превратился в своеобразный знак, в имя нашего «экипажа». «Тундра» — звучит! Вторая нарта собственного имени не имеет, возможно, поэтому и ломается постоянно.

Восточный берег на северном окончании Ольхона это высокие гранитные «щеки», уходящие в воду. Мы прошли к ним вплотную, трогали их руками, заходили в небольшие узкие щели, заглядывали в гроты. Только зимой озеро позволяет такую вольность. Видно, как скала вошла в воду, погрузилась всё глубже и глубже, вот её уже почти не видно. Лёд прозрачный, и, вдруг, появляется ощущение, что он очень тонкий, как слюдяная пластинка, а ты стоишь, как муха на стекле! вот-вот провалишься – взгляд ищет трещины, чтобы убедиться – нет, лёд вон какой толстый, спокойно, Байкал тебя разыгрывает.

На ночёвку поднялись наверх, в степь, к летнику, про который узнали из разговора в автобусе. Пока народ устраивался, пошёл на утёс. Степь переходит здесь в чахлую траву, а потом и она исчезает. Щебёнка на узкой тропинке по сужению, потом расширение и ровная площадка на самом краю. На пятачке небольшое обо. Место действительно особенное: утес как будто нацелен в сторону Святого Носа. Но это не Хобой, до Хобоя мы не дошли. Смотрю на лёд, мне надо принять решение: идти или не идти? Вечер. Слабо, но видно Святой Нос, а ведь до него 50 с лишком километров! Внизу подо мной чистый лёд, разлинованный трещинами. И так примерно треть пути, а затем что-то белое. Что же это может быть, если не снег. «Что-то»? не надо делать загадочную фигуру – снег это, снег! И торосы, а как без них. Стою, смотрю на Байкал, на карту, измеряю направление, вроде принимаю решение, и сам, со стороны наблюдая за собой, говорю: что ты хитришь? Решение принимаю. Ты его уже принял! Просто выдерживаешь паузу. Ты уже принял решение и знаешь, какое оно. Иного и быть не могло. Ну, постой ещё, наморщь лоб, ещё раз взгляни на карту. А лучше подними голову и посмотри мне в глаза! Да, посмотри самому себе в глаза: ты дважды прошёл по Байкалу, два раза перешёл через него. Конечно, в первый раз это было нужно тебе самому, но во второй раз, вспомни! ведь уже тогда была мысль, далеко-далеко, ты даже не думал про это, но она была, и тот рассказ в школе и твоё желание побывать там. Всё это нужно было, чтобы ты смог пойти туда. И ты сейчас думаешь про торосы и снег, про ветер, про нарты, которые могут не выдержать, про «кошки», которые частично пришлось заменить на шурупы, про шурупы, которых почти не осталось, про что ещё ты думаешь? Ведь всё равно ты пойдёшь туда, ведь так? – Да, ты прав, мой невидимый «я» — пойду! Мне проще было бы пойти туда одному, потому что одна из девчонок, как будто нездорова, и парни только-только начинают обвыкаться, а ночевать придётся на льду. Мужик в автобусе говорил, что лёд здесь ломает даже в феврале и так ломает, что от водяного пара туманы стоят неделю. Наверно не врал. Пойду! А значит закроем карту, присядем и просто посмотрим туда. Байкал… Как хорошо, что ты рядом… Да будет завтра.

И настало завтра. Практически сразу по выходу сломалась отремонтированная дуга на нартах. Вырезал из остатка лыжи кусок, забил его в один конец дуги, а другой, в натяг, набил с другой стороны – дуга стала, как литая! Может поломать все дуги сразу и переделать их таким образом, чтобы потом не отвлекаться? – Шутка…

Сегодня 8 марта, на обеде поздравили девушек с праздником: одной подарили варежки, а другой подарили портянки. Не подумайте, что подарок совершенно нелепый. Этот материал я привёз с военных сборов: материал – чудо. Байка — мягкая, плотная, такую в магазине не купишь, нога в ней будет, как в мягкой перине. Для себя берёг! Да вот решил подарить, самое дорогое, что имел. Долго решал: может что-нибудь традиционное – шоколад, например, но потом понял, что просто уговариваю себя, так как жалко и... подарил.

Святой Нос видно всё время, а Байкал начинает подбрасывать нам под ноги, то битый лёд, то торосы, забитые снегом, то сплошной перекристаллизованный снег сыпучий, как песок, то участки, на которых крупные льдины вмерзли в молодой лёд и между их краями небольшие щели: чуть неправильно выбрал направление, и лыжа застревает в этой щели, грозя сломаться. Ломается ещё одна лыжа. Менять её не на что, поэтому надеваю «носок». Скорости такой довесок не прибавляет. Идём. Не спешим, ясно, что ночевать будем на льду. Это не новость – ещё вчера сказал народу об этом. Никто не расстроился, наоборот, люди восприняли предстоящую ночёвку, как чудесный подарок, этакий праздничный десерт. Святой Нос, как нос могучего корабля, линкора, громоздится впереди, слегка смазанный воздушной перспективой. Выбираем участок со снегом: палатку надо поставить на снегу, так будет теплее. Вкручиваем ледобуры. К ним же крепим нарты на случай сильного ветра. Жилище готово. Уже восьмой час вечера: быстро темнеет, мороз сразу усиливается. Так всегда – солнце к земле, мороз в гости. Примус бодро гудит, успокаивая своим шумом. Отхожу от палатки, ещё, ещё, голоса уже звучат неразборчиво. Как одиноко она выглядит. Если бы я мог подняться вверх, то увидел: на всем многосоткилометровом расстоянии озера она одна – одна единственная точка, в которой в этот момент бьются сердца. Одна маленькая-маленькая, малюсенькая точка по самому центру, на примерно равном расстоянии от берегов. Да, странное существо человек. Что им движет, зачем это ему, какую пользу приносит? Есть очень хочется, возвращаюсь к палатке, а тут разговор, смех, чувствуется какой-то сдерживаемый подъём: на льду ночуем! Становится немного совестно за пафосность недавних мыслей — ничего особенного, ночует кучка людей на льду, ничего особенного, а завтра будут на метеостанции, что ж по этому поводу «философию» разводить?

На следующий день, примерно к обеду, подходим к Святому носу. Вот это торосы. Таких, мы ещё не видели! Это… это… это… нет слов! Пытаемся подойти с севера. Немного продвигаемся вперёд и точка: за 200 метров до берега берём рюкзаки на спину. Что это – люди на льду! Группа из пяти человек призывно машет нам руками. О нас что, в газетах написали? Ничего не понимаю! С берега нас только при внимательном рассмотрении увидеть можно было, а со льда и вообще из-за торосов не видно. С трудом, ориентируясь на указания встречающих, выходим на гладкий участок: здесь лёд повсюду покрыт тонким слоем снега. Здороваемся, знакомимся: жена начальника метеостанции – Римма с двумя мальчишками – сыновьями, две девушки, работают на станции и парень – Гриша, вроде моториста и умельца на все руки. Начальник станции в отъезде. Нас проводят в приготовленное помещение, вечером обещают баню – чудо-чудное! Нас, оказывается, ждали ещё вчера, а сегодня с утра один человек постоянно дежурил на берегу и, как только нас увидел, сразу всех оповестил.

После того, как мы устроились, пошли знакомиться. Здесь и выяснилось, что на метеостанции проходил практику один из ребят (имя за давностью лет забыл, пусть извинит меня), с которым мы пару раз пересеклись в ПВД. Мне он понравился – открытый, ровный, приятный человек. Именно с ним случился разговор о планах на лето. Именно он, не по моей просьбе, а просто потому, что посчитал это возможным, написал письмо своим знакомым на метеостанцию о том, что на праздник, весной, к ним может прийти группа людей, прийти со стороны озера, пусть ждут. И они ждали и встретили нас так, как встречают давнего знакомого, со всем радушием и приветливостью, на которую способен человек, живущий вдали от города, искренне, тем более, что, по-видимому, и сам писавший оставил о себе добрую память. Даже сейчас, когда я пишу об этом, я думаю, как мало и как много надо, чтобы подумать о другом человеке. Мало потому, что запомнить разговор не сложно, но много потому, что надо выбрать время, взять бумагу, написать письмо, запечатать в конверт и отправить. Усилие, безусловно, тоже не титаническое, но для многих именно здесь и заканчивается возможный градус душевного движения: вспомнил разговор, подумал, что можно было бы и… забыл про это – хлопотно.

Днём поздравили всех дам метеостанции с прошедшим праздником. Подарили шоколадки, портянок не осталось, извинились. Девушки с метеостанции очень хотели, чтобы парни уделили им больше внимания, но я так и не смог убедить «суровых» исхишников задержаться подольше у них в гостях. Сам же не смог, потому что имел «личный интерес» именно в группе, и мне не хотелось «компрометировать» себя, оказывая внимание другим дамам. Вечером была баня. Очень она помогла, так как одна из наших участниц «погрустнела» по-настоящему, а после горячей помывки, обе сияли, как хорошо начищенный медный пятак. Вечером ещё раз сходили в гости и начали готовиться к завтрашнему выходу.

Утром, втроём, натаскали, сколько смогли дров от берега к домам на береговой террасе. Провожать нас вышли в полном составе. Рассказали, что и как нас ждёт впереди. Сфотографировались, и мы пошли вдоль Святого Носа на север. Здравствуй, Святой Нос. Красив ты, действительно красив, но рассказывать об этом не буду: придите сами, по льду ли, по суше, морем ли. Придите сами, потратьтесь на это. Правда, метеостанции уже нет: «сэкономили» на метеостанции, закрыли её, я слышал об этом. Заброшенным стоит место на носу «линкора».

* * *

Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звезды блещут. Своей дремоты превозмочь Не хочет воздух…. А.С. Пушкин («Полтава»)

Через день мы выходили к Ушканьим островам. Находятся они прямехонько посередине Байкала – три маленьких-маленьких приземистых, нежилых и один большой пребольшой с метеостанцией. В день, когда подходили к нему, было пасмурно, ветрено и непогодно, по льду мела поземка, сыпал снег, задувало преизрядно, а при подходе к берегу пришлось еще и через торосы ломиться, в общем подустали под вечер, поэтому немного наспех познакомились с населением метеостанции (одна молодая девушка и еще две семейных пары – всего пять человек, дети в интернате на материке) и стали обживать комнату в избе, где нам разрешили поселиться. На следующий день обошли вокруг острова, побывали на восточной оконечности, в бухте «Грот». Хотели увидеть нерпу, но нерпы нет: только в начале апреля она выходит на прибрежные камни. Красивый остров. Всюду рыжий опад из хвои лиственниц. Нагретый солнцем приподнятый восточный берег и весь загроможденный торосами и снегом — западный… одним словом вернулись на метеостанцию уже на закате с массой впечатлений и вновь немного уставшие. И вот в этот вечер решили познакомиться по-настоящему – пошли в гости. Нам были очень рады – не часты гости на этом острове, да тем более в марте! Чай, разговор, новости, мы рассказываем о наших впечатлениях, передаем приветы с метеостанции со Святого Носа, интересуемся житьем-бытьем, и вдруг, хозяева говорят, что, когда заскучают, то смотрят кино… Какое кино? Ведь телевидение здесь недоступно (в те времена не было «тарелок»). А вот такое кино! И меня ведут в комнату, в которой стоит киноаппарат «Украина», а вдоль стен коробки с кинолентами, и коробок этих много-много, сто или двести или триста – не знаю, целая кинобиблиотека!

- Хотите посмотреть?

— Не знаю. Подумаем… — отвечаю, а у самого мысль: зачем портить впечатления от похода просмотром кино, ведь не для этого мы выбрались на Байкал! Надо сказать, что по старой укоренившейся традиции, я не брал и не беру с собой ни приемник, ни других технических медийных приспособлений. И вот кино! Зачем? Но, когда мы вернулись к себе в избу, девчонки в два голоса потребовали – хотим кино!

- Хорошо – согласился я,- но выбор за мной, согласны?

– Согласны!

И я пошел выбирать кинофильм… Пришел в комнату, иду вдоль стен, смотрю на торцы коробок – что выбрать? Что? Спрашиваю женщину, которая со мной рядом, чтобы после выбора зарядить аппарат. Она отвечает, что они уже все просмотрели, поэтому выбор за нами… Что же выбрать? И вдруг надпись «Вий»… «Вий»? «Вий»! Точно именно «ВИЙ»!!! мы и будем сегодня смотреть! Почему именно его, не знаю, но что-то чудесным образом совпало! Именно и только он! Договорился, когда нам приходить, вернулся к нашим, спрашиваю

– «Вий» кто-нибудь смотрел?

– Нет…

Никто...Повесть читали. Вот, значит, вечером смотрим кино… Пришло время просмотра, в комнате собрались все десять человек, даже девушка, дежурившая в тот день, тоже пришла – как раз был перерыв между двухчасовыми сеансами связи. Затрещал аппарат, осветился экран и… я словно заново увидел свой старый детский фильм, столь сильно испугавший меня…но впечатление…все по-другому…сочные краски…живой малоросский говорок…. Страх? Нет, нет его… Девчонки, правда (да и парни), реагировали, как я в детстве. И на кошек, бросившихся под ноги Хоме, и на слезу, покатившуюся из глаза, и на вдруг ожившего мертвеца. Взвизгнули, вздрогнули, прижались к нам – жу-у-у-уть! А я наслаждался сказкой… такой старой знакомой сказкой… На моменте, где Хоме надо идти на третью ночь, я ушел из комнаты – было поздно, а мне надо было дойти до того мыса с гротом, на котором мы побывали днем, так как по возвращению на метеостанцию я обнаружил, что вроде оставил там кружку…

Вышел из дома, сошел на лёд, слегка присыпанный снежком, и пошел, поскрипывая снегом…. Луна огромным светлым прожектором освещала лёд, цепочку наших дневных следов, дорогу, которую прокатали санями, ряды торосов, берег, серебрила деревья…. Тихо… поскрипывание снега… прохладно и не морозно… звезды, мерцающие, словно через тонкий слой воды… широкой полосой Млечный путь, да так четко, как не увидишь в городе…. И тут сказка, которая осталась там, в комнате с жужжащим аппаратом, выплеснулась сюда ко мне, и растеклась вокруг …. «Тиха украинская ночь» «Тиха украинская… ночь» «Тиха…. украинская ночь» «Тиха…. украинская… ночь…» Эта фраза всплыла из каких-то глубин сознания. Да-а-а, тиха украинская ночь! И тихий размеренный, неторопливый шаг, и скрип снега, и яркая по-ведьменски (не знаю, как правильно сказать) луна, тени – длинные, глубокие. Так и хочется оглянуться!

Дошел до мыса, зашел в грот – нет никакой кружки. Сел на берегу – тишина, теперь и поскрипывания нет, только Байкал пошумливает, то булькнет, то тихонько «стрельнет» где-то далеко… Счастье, да простят меня читающие этот опус, ощущение счастья… кто сумел поймать его в момент, когда оно рядом... что, почему, а черт его знает, только понимаешь – вот оно.. Иного спросят:

– Ты счастлив? — и начинается пытка.

- Ну, да, я не знаю, конечно, наверное, ведь вот у меня работа отличная.

— Причем здесь работа. Ты был счастлив?

— Ну, да, семья у меня, жена, дети учатся в университете.

— Причем здесь жена, дети. Ты – счастлив?

— У меня зарплата большая, квартира, дача, машина, ну, и еще там… кое-что.

— Причем здесь зарплата. Ты сам, именно ты, ты — счастлив?

— Что ты пристал – счастлив, счастлив… что тебе надо? Да, счастлив! Есть вопросы?

— Да нет, нет вопросов, все ясно ,- что действительно приставать к человеку.

Но спроси меня, и эта ночь или много-много другого всплывет в памяти, да так, что почувствуешь арбузный запах снега, и тихий шум Байкала, покрытого льдом, и фраза, крутящаяся, как граммофонная пластинка «Тиха…. украинская… ночь….»

Прошло еще много лет. Осень, электричка, я у окна, возвращаюсь из традиционного осеннего «забега» на несколько дней на Хамар-Дабан. Устал, да-а-а, устал так, что задремать хочется, ведь до моей остановки целых три часа езды, и не удастся, знаю, потому что устал, смотрю в темное, закрытое ночными сумерками окно – темнеет уже рано… Скамейки рядом и напротив пусты, на них подсаживаются молодые парни и девчата… смеются, громко разговаривают, снова смеются. Отдыхали в выходные на природе, веселые, довольные собой и друг другом. Паренек, сидящий напротив меня, бойкий и, по-видимому, душа компании, задает мне вопрос: где я был, что там, интересно? Говорить не хочется, устал я, но и между дремой и бдением мучиться тоже не резон, поэтому позволяю себе увлечься разговором, и вот уже сам рассказываю о том, о сём… Неожиданно для себя обнаруживаю, что рассказываю о нашем давнем весеннем походе, о полуострове Святой Нос, об Ушканьих островах, о метеостанции… И тут меня задорно осенило – задаю вопрос:

- А вот, если бы вы вот так попали бы на метеостанцию, познакомились с людьми, пробыли там целый день и вечером вам предложили посмотреть кино… вот вы, ну, пусть каждый в отдельности, какой фильм или лучше сказать, что вы захотели бы посмотреть? Боевик, например, или детектив или мелодраму, а может вестерн или исторический фильм или что-нибудь другое? А?

Задумались, молчат, даже предложений никаких нет, сомневаются.

- Ну, может быть… ну, не знаю. А вы, что вы посмотрели?

- Нет,- говорю,- давайте попробуем узнать у вас, ведь есть момент, настроение момента, неужели ничего, никакого предчувствия?

И тут, вдруг (снова это замечательное, это волшебное, это чарующее «вдруг»), одна девчушка, в общем, не самая заметная в разговоре, но такая же веселая, как и другие,

- Наверно, эта была бы сказка…

- ДА,- отвечаю я,- только не просто сказка. Это была бы страшная, волшебная сказка!

* * *

Утром уходим на мыс Шартлай. Вначале похода предполагалось, что переходить будем в Сонцепадь (мыс Покойники) там тоже есть метеостанция. Предполагалось. Но снег, кругом снег, чистого льда нет. Когда обходили остров, я видел: снег и снег по снегу, а это значит, что придётся на всём переходе тащить нарты. Народ приуныл – с Покойниками у всех были связаны какие-то неясные надежды. Почему? Непонятно, ведь никто из нас там не был. В большей степени это моё «отступление» нежели желание группы: я доволен тем, что уже было и, на мой взгляд, мы перешагнули середину похода – мы, завтра, пойдём домой…

На всём переходе снег: где больше, где меньше, но чистого льда нет. Пытались варьировать: нарты, без нарт с грузом на плечах, ничего не помогает. И тот и другой вариант одинаково выматывает. Снова нарты и попеременная замена. Девчонки идут налегке. Шартлай виден на всём переходе, но на него почти не смотрим: прошла твоя смена и тебя меняют, проходит 20 минут, и ты меняешь своего товарища, и так по кругу. На насте пухляк, именно он и тормозит движение.

В шесть часов вечера выходим на берег. Берег чистый, летом здесь, наверно, замечательный луг, а сейчас снег: на озере снег, на берегу снег – снежное царство. Ещё со льда увидели домик в глубине. Когда подошли, оказалось, что это избушка, причем без крыши и стёкол, но есть потолок, дверь и печка! На окнах – полиэтилен, остатки от крыши – на дрова и в печь. Печь кирпичная, настоящая, правда, труба куцая, вровень с наружным краем потолка. Когда вышел посмотреть на улицу, то увидел, что из трубы выходит конус огня, как из ракетной дюзы: наша избушка пытается взлететь в землю. Нашли кусок ржавой жести и вставили в трубу, чтобы не спалить избу и самим не сгореть от случайной искры.

Поужинали. Народ — кто дремлет, а кто уже спит. Я сижу у печки, смотрю сквозь трещины в дверце на огонь, на окне качается пламя свечи. Гляжу на огонь, подбрасываю дрова, спать не хочется. По полу несёт холодом, на уровне полатей тепло и народ, теперь уже все, заснул. Пишу. Пишется легко. Сейчас перечитываю эти записи. Все мысли тогда крутились вокруг завтрашнего дня, того, насколько много снега впереди, погоды. В общем обычные для той ситуации мысли. Потом, помню, отложил блокнот и просто смотрел на игру пламени. Десять, одиннадцать часов, двенадцатый час. Правильно говорят, что на пламя и на бег текущей воды можно смотреть не уставая. Жар от дверцы доходит до лица. Печь разогрелась, слегка гудит, ненасытно пожирая дрова. Ешь, ешь, гуди, согревай нас, играй красным, жёлтым, синим. Трещит свечка. Здесь могли бы жить люди, и свет их окон был бы виден далеко-далеко. Ночью на него можно было идти, думая о том, что там тепло, там ты можешь отдохнуть, там… Сейчас здесь мы, на краткий миг этой весенней ночи. Может быть, к нам заглянет припоздавший путник. Я бы помог снять ему одежду, посадил у печи, поближе к её теплому боку. Пока он грел руки, налил горячего чая и протянул ему. Ждал, когда он не торопясь выпьет его. Потом мы помолчали, а потом, кто-нибудь задал первый вопрос, и потекла бы неторопливая беседа, в которой не так важны новости, как невидимая связь между людьми, которые сидят, смотрят на огонь, говорят, потом молчат, снова говорят… Но сейчас я один. Пора и мне спать.

Через день, на следующий, после обеда мы завернули за мыс Хардо. Открылась пологая долина. Где-то здесь должен быть Онгурен, но где? В каком месте выходить к берегу. Двигаемся параллельно береговой линии на километровом удалении от берега. Где заход, непонятно. Замечаю небольшую группу людей. Они ближе к берегу. Нет, без опроса местного населения нам точно не найти Онгурен. Говорю «стоп», а сам налегке отправляюсь к рыбакам, по-видимому. А что ещё в такой, не очень солнечный и погожий день могут делать на льду четыре человека. Подхожу. Здороваюсь. Меня приветствуют. Успеваю заметить, что у полностью замёрзшей лунки, стоит одинокая удочка. Точно знаю, что байкальский народ таким баловством – рыбалка с удочкой, не занимается, это утеха городских. Да и компания: четыре на одну удочку, тоже престранная. Спрашиваю про Онгурен. Следует встречный вопрос: из Иркутска ли мы?

- Да, из Иркутска,- отвечаю и постепенно начинаю с нарождающейся радостью понимать, что происходит.

- А, Абагаева вы знаете? – мой вопрос.

- А кто его не знает! Он нас попросил встретить людей из Иркутска, которые по льду должны прийти.

- Так это мы! – поворачиваюсь в сторону оставшихся, — Э-эй, идите к нам! Э-эй, народ! Сюда!

Нас встречают! Абагаев – директор онгуренской школы. С ним знаком Пьер, мой товарищ по туризму, который работал в Онгурене. Я просил его связаться с Абагаевым, чтобы тот нам помог устроиться в посёлке до отлёта самолёта. Пьер выполнил своё обещание – нас здесь ждали, нас встречают! Самого Абагаева нет, он не смог, занят, но направил людей встретить нас. Они с утра заняли позицию и ждут. Подходят ребята, здороваются. Мужчины, нас ожидавшие, с удивлением смотрят на девчонок. Перехватывают у них рюкзаки. Мы, все вместе идём к берегу, там машина и мотоцикл. До Онгурена примерно полтора километра, поэтому он с Байкала не виден. Если бы не встречающие нас люди, то мы проскочили бы мимо.

Нас устраивают в доме. Абагаев знакомит меня с председателем поселкового совета, к которому мы приходим вместе с ним. Я благодарю их всех за тёплую встречу и спрашиваю про самолёт. Это у метеорологов надо узнавать – отвечают мне. Оказывается семейная пара, муж и жена, метеорологи, одновременно обслуживают пассажиров в маленьком аэропорту. Ещё раз благодарю за внимание к нам, объясняю, что завтра мы намерены улететь в Иркутск, с тем и отбываем. Абагаеву передаю привет от Пьера, хотя видел его довольно давно. Всё замечательно. Возвращаюсь в дом. Там уже стряпаются блины, парни и особенно Коля, имеет самые «кровожадные» намерения насчёт них и готовы есть не пережёвывая. Остаток дня тратим на знакомство с посёлком, в котором все уже знают, что днём с Байкала привезли пятерых туристов, двое из которых девушки. На девушек обращают особое внимание, чем совершенно выбивают их из колеи.

На следующий день просыпаюсь и сразу к окну – как погода? Погода… падают лёгкие снежинки и облачно. Всё равно собираем вещи и в аэропорт. Он за посёлком. Приходим к нему через 15 минут – дверь закрыта! Я, оставив рюкзак, спешу в посёлок. Меня встречает ветер. Пытаюсь найти дом метеорологов. Нахожу дом, захожу, здороваюсь, в доме только жена. Муж ушёл в аэропорт. Спрашиваю про погоду. Погода на улице – звучит ответ, — посмотрите. Выхожу и тут же прикрываю глаза: из долины Глубокой Пади несет такой песок, что в пору говорить о песчаной буре. Иду в сторону аэропорта, ориентируясь на телеграфные столбы. Постепенно осознаю, что я в неприятной ситуации: отдельные порывы почти опрокидывают меня. Начинаю понимать, что значит – «ветер покатил его по земле»! один раз даже укрываюсь за столб, пережидая порыв. Мне надо дойти до избы аэропорта, то есть навстречу ветру ибо, если я повернусь к нему спиной, то меня действительно опрокинет и покатит по земле. Прикрывая глаза и буквально ложась на ветер, продолжаю двигаться вперёд. Вот изба уже рядом. Скрываюсь под её защитой. Никого на крыльце нет! Где все, их ветер унёс? Нет, дверь открывается, захожу… Фу-у-у, все внутри. Здесь слышно только гул ветра. Смотрю на прибор, который измеряет его скорость: стрелка мечется у отметки 35- 36 метров, а красная отметина максимальных порывов застыла на 39.5 метрах – ничего себе ветерок! Того и гляди, улетим мы в Иркутск, но только вместе с домиком, как Элли! А я в походных записях уже написал «закончен поход ни единого…». Не говори, гоп, пока… Ага, вот тебе и «гоп»! Даже не спрашиваем ничего – какой самолёт, только сумасшедший рискнёт лететь сюда из Иркутска!

Сидим в аэропорту, пережидая пик урагана. Как только ветер упал до 25 метров, отправляемся в посёлок. Будем печь блины? Снова пошёл снег. Ветер потихоньку уменьшается, но не перестаёт. И, о чудо! В посёлок приехала бригада строителей, их хотят разместить в избе, где остановились мы. Быстро интересуюсь у бригадира, на чём они приехали. Оказывается одна из машин – маленький газик, из Еланцов. Метнулся к водителю – прошу взять нас пятерых, он сомневается. Чтобы сломить его сопротивление, сходу даю ему по четыре рубля «с носа» — двадцатник (по тем временам потрясающая сумма). Олег, стоящий рядом со мной, с удивлением чешет затылок, хотя это больше походит на кручение пальцем у виска: мол, начальник сдурел совсем. Но мне не до экономии: в обычной ситуации и за трёшник нас увезли бы, но в тот раз из Онгурена можно было выбраться тремя путями:

- на самолёте, которого нет и неизвестно, когда будет, так как это зависит от погоды,

- на газике, водитель которого сомневается, что в его машину войдут пятеро с рюкзаками, а главное – не уйдёт ли это «судно» под воду от перегруза,

- и пешком.

Последний вариант больше теоретический, потому что до МРС, по самым скромным прикидкам, 110 километров, а только оттуда есть постоянное автобусное сообщение. Чтобы быть конкретнее, показываю водиле две десятки – это решает всё. С испуганным видом он соглашается. По-видимому, и он считаем меня сумасшедшим. Быстро, всех, вместе с недожаренными блинами, загружаем в машину. Вижу, что Олег пытается пристроить лыжи!

- Олег, посмотри на меня, — прошу я его.

- А, что, что такого, — пытается не понять меня он.

- Олег <пауза> посмотри<пауза> на меня! – мой голос напоминает голос Вия с его – «Поднимите мне веки!»

- Да, ладно, — Олег с сожалением откладывает в сторону единственные не разбитые ездой по торосам лыжи.

Едем, едем, едем. Я сижу на переднем сидении, сзади все остальные. На шеи сзади сидящих наезжают рюкзаки. Я слышу робкое, глухое недовольство, но мы едем! Когда выруливаем на Байкал, то тут же начинаем ощущать на себе, а правильнее сказать, на машине, байкальский ветерок. Здесь, на открытом пространстве, мы всецело в его власти, и машина под сильными порывами, и это чувствуется, дрейфует в сторону. Водитель, как настоящий капитан, постоянно выверяет курс и выводит газик на траекторию движения с некоторым упреждением к ветру. Сзади хлопает дверь: оказывается, что неисправен замок. Коля пытается придерживать её, чтобы ветер не задувал в кабину. Может быть это и хорошо: случись что, может хоть часть из нас успеет выпрыгнуть на лёд. Водила сосредоточен – ни слова, весь на дорогу или на след, который изредка просматривается впереди. Видно, как при проезде через небольшие трещины, сбоку на снег выбрасывает воду, но он переезжает такие места там, где проехал утром – это гарантия от неприятности. Я пытаюсь расслабиться и… не могу! Так же, как и он смотрю на лёд впереди машины. Сколько времени ехали, не помню, но в какой-то момент нас затрясло – мы на суше. Водитель выехал на болото в районе окончания Мухора, таким образом, срезав приличный угол. Всё, можно, наконец-то, расслабиться.

Приезжаем в Еланцы. Отдаю деньги водителю. За всё время он не произнёс ни слова – здорово я его напугал двумя десятками. Деньги взял и только его мы и видели. Позже выяснилось, что он, не желая того, увёз всю оснастку с единственных целых нарт: дуги, подпятники, всё – злодей! В Еланцах нас никуда не пускают, поэтому мы поднимаемся высоко по склону над автостанцией и на виду всего посёлка, но уже в темноте, ставим палатку. Самый довольный из нас – Коля, он, оказывается, мечтал провести ещё одну ночь в палатке. Кто бы знал! Я бы ему палатку в Онгурене во дворе поставил, жаль, что не сказал.

Следующий день. Мы у кассы самые первые, а кто бы нас опередил: нам по склону спуститься, и мы у кассы! Ещё, не узнав как там с автобусом, покупаем билеты на самые-самые места и… проигрываем потому, что автобус сломался! Несколько часов ждём. Подъезжает какой-то «левак», люди, не успевшие купить билеты устремляются к нему, а у нас БИЛЕТЫ! которые в кассе не принимают, так как касса закрыта – ведь автобус сломан! Полный трындец! Уезжает «левак». Мы, в роли провожающих, остаёмся на берегу. Ждём. Непогодно. Наконец-то подъезжает автобус. Я, с каким-то не очень понятным мне сомнением, сажусь в него. Народ доволен – мы едем, но мне так не кажется. Мне думается, что это ещё не конец. И, чёрт побери, это действительно не конец. Начинается метель. Автобус напоминает судно, рассекающее воду, а вода это сплошная полоса падающего и несущегося через дорогу снега – метель. Выезжаем на трассу за Баяндаем и… мотор глохнет! Мы сидим впереди. Я вижу, что водитель начинает паниковать: мотор заводиться не желает. Водила выходит на улицу, что-то делает, возвращается, снова выходит, снова возвращается. Народ в салоне спокоен: все сидят согласно купленным билетам! Водитель уже не выходит, он роется в чём-то в районе своего места. И ни одной машины – ни встречной, ни за нами. Мы как в пустыне в этой метели, которая укрыла от нас дорогу. В салоне похолодало. Мотор не работает уже много времени, сумеет ли он его завести? Не хватает фразы – «Что б я, ещё раз, сел за баранку этого пылесоса!» мысленно я произношу её и, о чудо! мотор заводится, он работает, он чихает, что-то там в нём сопротивляется, но он работает! Я ещё раз произношу заклинание про пылесос, и мы двигаемся с места. Едем, мы едем! Медленно, но едем.

Иркутск. Мы на автостанции. Провожаем девушек до трамвая. Парней я веду к маме, она жила в то время совсем рядом от вокзала. Она не встречает нас, но она ждала. Рада. Сажает ребят за стол. Олег, Коля уминают суп и что-то там ещё. Я сижу. Они оглядываются, мол давай к столу. Я говорю, что успею. Я сижу, смотрю на них. Всё или не всё? Смотрю, как двигаются щеки, как поднимаются и опускаются руки с ложками. Всё… Всё. Вот теперь всё — я дома. «Окончен поход, ни единого трупа…». Всё!

* * *

Много позже узнал (одна из девушек рассказала), что один из моих товарищей «высмотрел» на метеостанции на Большом Ушканьем девушку. Её звали, Лена, так записано в моём походном блокноте. Как уж он смог «увидеть» и чем задел его этот человек за то короткое время нашего пребывания на острове, не знаю, но что-то в ней видимо было, на что другие не обратили внимание. Тем же летом он побывал на Ушканьем. Как добирался туда, наверно, только он смог бы рассказать, так как Ушканьи острова попадают в охранную зону заказника. Это зимой, по льду можно прийти куда хочешь, а летом… Но он смог! Он добрался туда, чтобы сказать ей о том, что… в общем понятно. Но, оказалось, что у неё есть парень, очень далеко и от Байкала и от Сибири. Очень далеко, где-то совсем за Уралом, и она его любит. И как ни старался наш сибиряк завоевать её сердце, не отказалась она от того чувства, которое может быть поддерживало её, так далеко от любимого человека, на острове, в самом сердце Байкала. Уехал он ни с чем. Вот такая вот история. Могла бы стать романтической историей любви: он пришёл весной, увидел случайно и полюбил, она не заметила его, но, когда он вернулся, чтобы сказать о себе, то поняла, что он именно тот парень, которого она ждала и ответила на его чувство... Могла бы стать, но не стала. Жаль…

* * *