Природа Байкала

По Ольхону с фотоаппаратом. Или пеший поход одинокого фотографа от парома до мыса Хобой.

В России всегда были две беды — дураки и дороги... При их объединении получились туристы. Народная мудрость

Зима в этом году для меня началась 19 сентября. Накануне ничего не предвещало столь резкого изменения погоды. Был теплый осенний вечер… Теплый по местным меркам. С Усть-Баргузина задувал резкий порывистый ветер, море слегка штормило, но солнце и безоблачное ультрамариновое небо сглаживали все эти мелкие неприятности. К тому же, за восемь дней своего путешествия я уже привык к мысли, что Батюшка Байкал в любую минуту может выкинуть какую-нибудь пакость и с ним нужно держать ухо востро, но снега не ожидал уже точно!

Я разбил палатку на лесистом склоне горы, на тщательно выровненной кем-то из предшественников площадке. С востока от ветра меня защищал скальный выступ, и я блаженствовал, переваривая ужин, наслаждаясь последними лучами заходящего солнца, теплом костра, и видом, открывающимся взору из моего лагеря. Внизу, под напором Баргузина, ярился и громыхал галькой Байкал. На другом конце залива зажглись огоньки гидрометеостанции Узуры – в общем, идиллия. Которая самым бессовестным образом была нарушена на следующее утро.

Раскупорив тщательно задраенную с вечера палатку, я не поверил своим глазам: мир «поседел» за одну ночь. Заснеженный галечный пляж залива Хага-Яман, заснеженные склоны горы Толгой с приборами метеостанции, заснеженная дорога по которой мне предстояло идти… «Мать Вашу в качель, через коромысло!!! Зима!» В лицо мне ударил сильный порыв ветра: залепил глаза мокрыми хлопьями снега, выдул из палатки остатки тепла и уюта. И тут, впервые за все время похода, в голову пришла банальная мысль: «А какого черта тебя вообще сюда занесло, «герой-одиночка», хренов!»

Я снова задраил палатку, пытаясь отгородиться от монохромного пейзажа за бортом и сохранить оптимистичный настрой вчерашнего вечера, но внутри моего жилища уже поселились холод, сырость и уныние. О костре не могло быть и речи. Во-первых, все что могло гореть было под снегом, да и гореть вряд ли могло, настолько было сыро. Во-вторых, со свинцового неба сыпался густой мокрый снег. Он оседал на ветках лиственниц и на тенте моей палатки тяжелыми рыхлыми шапками. Время от времени в лесу раздавался треск – то ломались, не выдерживая тяжести снежных уборов, ветки деревьев. В-третьих, я прибегнул к испытанному методу и разжег в палатке примус в надежде, что огонь газовой горелки подсушит воздух. В результате, я получил кружку горячего чая, 100 % влажность и конденсат на внутренних стенках палатки :-(;

- Сырая пала-а-атка, ты писем не жди, — пропел я фальшиво самому себе, отчего на душе стало еще пакостней.

Мысль о раздолбае «герое-одиночке» упорно возвращалась в голову. Так все-таки, за каким лешим притащился я, за тысячи километров от дома, в этот суровый северный край??? Давай уж все по-порядку, дружок…

* * *

Cogito, ergo sum. Я мыслю, следовательно, я существую, — изрек однажды Рене Декарт, полагая, скорее всего, что мысль, управляемая нашим сознанием, определяет наше бытие. Мысль – мощная энергия, излучаемая человеческим мозгом, настолько мощная, что формирует наши мыслеобразы в реальность. Об этом давно давно знал Восток и работал с этой энергией, Запад же продвигался в этом направлении на ощупь.

- Что посеешь – то и пожнешь, — заметил смекалистый русский,- посеешь чистое и доброе – и всходы будут добрыми, а значит добьешься своего… Только мысль должна быть монолитной и целеустремленной и тогда нет предела возможностям (как у того мироформиста из романа неподражаемого Роджера Желязны), они будут приходить для осуществления задуманного. А если мыслишки мелкие, да еще и разбегаются, как тараканы – не удержать, то и жизнь будет как пьяный таракан бросаться из стороны в сторону. Все это я к тому, что силой своей мысли мы отчасти сами пролагаем свой жизненный путь в пространстве и времени, и от нас зависит: будет ли дорога наша застлана «звездным» голливудским ковриком или завалена фекалиями и бытовым мусором. Конечно, за всем этим есть Смотрящие, и тебе помогут, стоит только попросить, но последнее слово всегда за нами, ибо пользуемся мы их даром – свободой выбора.

Вот и я, вернувшись с Алтайских гор, в августе 2008 года выбрал себе директиву: «Ни года без путешествия». И тогда же было произнесено слово «Байкал». Я обложился картами, часами не вылезал из Инета, рыскал по сайтам, посвященным озеру, вычерчивал на распечатках нитку маршрута, выверял курвиметром километраж. И, в мечтах, уже парил над пронзительно синей поверхностью тысячелетнего озера-моря. И с высоты своего полета явственно видел две маленькие фигурки, с рюкзаками за спиной, бодро шагающие по хребту Хамар-Дабан.

Но крылья мне вскоре подрезали, и выдрали из хвоста пару перьев, чтоб не возносился... Парящие всегда раздражают Ходящих, а, посему, последние стараются их поскорее сбить, чтобы не мельтешили перед глазами :-);

Оправившись от падения, я на некоторое время потерял из виду цель. С земли все выглядит несколько прозаичнее, однако магниты были заложены столь мощные, что, как я ни пытался свернуть в сторону, дорога неизменно вывела меня к Байкалу.

И вот наконец: приобретены билеты на поезд до Иркутска, куплены необходимые вещи, которых недоставало в моем экспедиционном снаряжении, выдержан бой с близкими (с их стороны в ход была пущена тяжелая артиллерия в виде заумных медицинских терминов и эпикризов, принятых в психиатрии), получено напутствие Эраста Бутакова — легендарной личности среди иркутских туристов. В 1992 году Эраст, вдвоем со своим товарищем – врачом Иркутского областного врачебно-физкультурного диспансера Владимиром Михайлюком, обошли пешком озеро Байкал (2000 километров), о чем написана великолепная книга «Вокруг Байкала за 73 дня». Отступать было некуда, да и не в моих правилах… 7 сентября 2009 года, перед выходом из дома, я написал в своем блоге:

- Ну что сказать? Собрался… В углу стоит рюкзак, набитый до отказа, рядом притаились горные ботинки. Они ждут своего часа, чтобы слиться со мной и отправиться в дорогу: навстречу утренним туманам, пронзительному запаху хвои, и ветрам – Баргузину и Сарме, шевелящим поверхность тысячелетнего озера-моря… Сегодня в путь… Снова, через всю Россию, через уральские горы, алтайские степи, к далекому северному Иркутску.

Одиночный поход – нелегкое испытание, даже для бывалого путешественника. Но я не боюсь испытаний. Я спокоен. Не потому, что надеюсь на русский «авось», но потому, что полагаюсь на свой опыт, а более всего потому, что люблю дорогу, тяжесть рюкзака за спиной, тепло костра после трудного перехода и черный бархат ночного неба, усыпанного сверкающими криптограммами созвездий… Я пройду!

Да, да, да… не смейтесь – я романтик! Один из немногочисленных представителей этого исчезающего на планете вида :-). Романы Хемингуэя, и Джека Лондона, Нью-Орлеанский джаз, песни Окуджавы и Визбора, пьянящий воздух свободы – как пепел Клааса стучат в мое сердце и не дают мне сидеть на месте… Я из поколения шестидесятых, из неугомонного «этноса» физиков-лириков. И я горжусь этим…

* * *

Наш город-тупик. В смысле – железнодорожный тупик, потому что Горьковская железная дорога проходит в 80 километрах от нас. И ближайший крупный транспортный узел РЖД – город Канаш. Зато у нас Волга, чему я рад несказанно больше, нежели альтернативе сразу сесть в вагон поезда и отправиться в любую точку страны. Час дремы в маршрутке и мы с рюкзаком уже стоим на перроне ЖД вокзала в Канаше, в ожидании поезда № 64 Минск-Иркутск.

Ровно в 18:15, минута в минуту, на 12 путь въезжает этакий «Восточный Экспресс», сверкая надраенными частями тела. Ай да батька Лукашенко! Не ударил лицом в грязь перед братьями славянами. И экипаж не подкачал. Все молодые, подтянутые… Девчонки как на подбор – одна другой краше (и работали они, надо сказать, на совесть. Все чисто, даже в плацкартном – ковровые дорожки, каждый день влажная уборка. Молодцы!). Возле моего вагона – крайне симпатичная молодая особа в форменном кителе проводника, который ее ничуть не портит, а даже добавляет перца в это горячее блюдо. Я демонстративно закатываю глаза к небу и издаю восхищенный присвист. Девушка пытается изобразить суровый взгляд, но надолго ее не хватает и она расплывается в улыбке, прыснув что-то типа хи-хи-кс. Фейс-контроль пройден. Начинается колесная жизнь.

Кто никогда не ездил в плацкартных вагонах в России – тот России и не видел! Я не знаю, есть ли такие штуки на западе, или это чисто русское изобретение, но иноземцам, желающим постичь загадочную русскую душу, советую проехаться в плацкартном вагоне, скажем от Москвы до Владивостока. Непередаваемые ощущения и экстрим – гарантирую.

Коммуналка на колесах – вот что такое наш плацкарт. И я на три дня становлюсь ее полноправным жильцом. Поехали…

Люблю железную дорогу! Есть в ней что-то истинное. Таковой должна быть жизнь: размеренный стук колес как пульс крови организма не подверженного страстям и стрессам, выверенный распорядок дня: пожрал – поспал, и снова пожрал… У кого-то с вариациями: нажрался — проспался – твоя станция. За окном неспешно проплывают березки, деревеньки, поселки, настраивая на философско-созерцательный лад. Умная книга, приятная беседа со случайным попутчиком, а лучше с прелестной попутчицей – оказывают поистине благотворное влияние на человека. На месте врачей я бы прописывал поездки по железной дороге, в качестве терапии неврастеникам. Садясь в поезд, пассажир оставляет все треволнения на перроне: томительное ожидание очередей в билетных кассах, толчею и гомон вокзала, перекусы на ходу и режущую руки тяжесть багажа. Он отрешается от всего земного, превращаясь в этакого стороннего наблюдателя за суетой бренного мира. А за бортом жизнь бьет ключом: мелькают полустанки, потемневшие от воздействия стихий избы, огороды с рассадой капусты и картофельной ботвой, развешенной на плетнях, коровы, уныло жующие свою жвачку, неугомонные мальчишки, прыгающие по осенним лужам в парадной школьной обуви… Эх, Рассея! Здесь твое сердце, а не в «Рублевских» особняках и ночных клубах. Вся их попсово-гейская тусовка лишь паразиты в гриве льва… А настоящая Русь – вот она – трясется в плацкартном вагоне, шумит, жует, пьет водку, спорит до хрипоты, об идеальном государственном устройстве, ругает дармоедов-москвичей и собственных правителей, которых сама же и возвела на трон.

Перевалили через Уральский хребет, вот уже и Свердловск – последнее пристанище последнего Государя Императора (Храни молитвой нас, Государь!). А поезд уже спешит дальше, пожирая пространство Западносибирской равнины. В Тюмени в нашу «коммуналку» заселяются, до Омска, дядя с племянником – рабочие вахты на буровой. Они быстро приговаривают бутылку водки, и племяш заваливается на верхнюю полку, а дядя Серега вступает в лениво переходящий с одной темы на другую, разговор с соседями. Минут пять они обсуждают достоинства отечественной марки сигарет. Затем речь заходит о вреде курения. Разговор, благодаря Сереге, вернее водочным парам, на которых в данное время работает его организм, приобретает все более эмоциональный характер.

- И вот чё, мужики, я вам скажу! Как я не пытался бросить эту гадость, не х…я у меня не получается! Но очень хочу! – грамофонит Серега, размахивая незажженной сигаретой и совершенно упуская из виду, что уже поздний вечер и многие обитатели «коммуналки» готовятся ко сну.

- Вот и его тоже подбиваю, за компанию… — тычет он кулаком в полку над головой, с которой доносится богатырский храп.

- Бросаем курить, племяш? – не успокаивается Серега, пытаясь достучаться до спящего племянника

- Да оставь ты его, он спит! – советует кто-то.

Но Серега не слышит собеседника.

- Андрюха!!! Уважаю! – орет он, узнав, что я не курю уже 10 месяцев, и лезет ко мне с рукопожатием.

- Племяш, видал как нада?! Бросаем курить! Да хватит дрыхнуть! Пошли, выкурим по последней и бросаем!

И они отправляются в тамбур и по возвращении распространяют по округе запах дешевого табака и перегара. Серега разливает по стаканам остатки водки.

- Вмажем, Андрюха! Ты правильный мужик… Сразу видно наш – сибирский. Не то что эти мозгляки московские!

- В обще-то я с Волги.

- Тоже крепкая порода!

- С какого года?

- 62.

- Молодой еще. Я с шестьдесят первого, — безапелляционно заключает Серега.

- Ну, будем….

Когда выясняется, что я и не пью, Серега непонимающе смотрит на меня, с видом, обиженного ребенка.

- Ты не святой?! — Подозрительно осведомляется он.

- Грешен, Сергей, женщин люблю!

- Ну, слава Богу – наш человек! – громко и с облегчением кричит он окружающим, — А я уж подумал еврей!

- Племяш! Пошли, докурим пачку и бросаем нах!

И все вокруг радуются, что я оказался своим, в доску…, и из чьего-то баула на свет появляется бутылка водки. Стакан идет по кругу и разговор уже заходит о рыбалке. Наша проводница Ольга Маринич – та самая молодая особа, высунувшись из подсобного купе грозит мне кулаком. Но то – отдельная тема.

Чего только не узнаешь из разговоров в поезде. Сама жизнь смотрит тебе в лицо. Голая и неприкрашенная, анекдотически смешная и взлетающая порой, до высот Шекспировских трагедий. И кто-то изольет тебе душу, а кому-то сам посетуешь на судьбу, и всем легко, потому что никто никому ничем не обязан и завтра разведут вас пути-дороги, и скорее всего не увидитесь больше никогда…

Разговоры постепенно смолкают. Спит коммуналка на колесах. Спят Серега с племянником, сбросив туфли, сидя дремлет на рабочем месте Маринич. Форменная юбка задралась, и все желающие могут лицезреть ее стройные ножки, обтянутые в черные колготки. Где-то втихаря жрут «Доширак». Вонь от лапши плывет по вагону, обогащаясь по пути запахом пота, грязных мужских носков и неповторимым «ароматом» вагонного гальюна. А поезд, стремительно несется сквозь осеннюю ночь, как яркая комета, разрывая огнями почти космическую темноту. Колеса выбивают, залихватский степ, и с каждым часом приближают меня к цели. Ради этого стоит жить…

Все дальше и дальше на восток движется экспресс: Новосибирск, Красноярск, Канск… Меняются жильцы в «коммуналке», часовые пояса, ландшафт за бортом. После Тайшета, начинаются предгорья Саян. Поезд взбирается на горку, и я замираю от восторга! Куда не кинь взгляд, до самого горизонта, простирается, порыжевшая после первых заморозков тайга! Подсвеченная солнечными лучами, переливается она всеми оттенками желтого, оранжевого, красного. И ради этого стоит сорваться с насиженного места, и пойти искать то, что стоит искать… И в мыслях уже клич Петра – нашего инструктора на Алтае, которым он поднимал нас с привала: «Под рюкза-а-ак!» И я улыбаюсь своим воспоминаниям, и я счастлив, оттого, что снова в пути…

Снова вечер и снова ночь вступает в свои права. Проезжаем темную ленту Ангары, с отраженными в ней каплями фонарей. Иркутск!

* * *

Когда мне случается оказаться ночью в незнакомом городе, я наблюдаю за светящимися окнами домов и придумываю целые истории о людях, которые проживают за ними. Порою это целые эпопеи. Конечно, они не имеют ничего общего с реальными жителями. Просто, я развлекаюсь подобным образом. Это особого рода ощущения, когда ты идешь по чужому городу ночью. Это не страх, но острое чувство отождествления себя с одиноким странником, который целую жизнь идет к одному ему ведомой цели: меняются страны, города, квартиры, люди, где-то он задерживается надолго, что-то проходит не останавливаясь. Но пути нет конца. Паломничество в Страну Востока… Я не зря вспомнил эту небольшую, но очень любимую мною повесть Германа Гессе: «…это шествие в Страну Востока было не просто мое и не просто современное мне; шествие истовых и предавших себя служению братьев на Восток, к истоку света, текло непрерывно и непрестанно, оно струилось через все столетия навстречу свету, навстречу чуду, и каждый из нас, участников, каждая из наших групп, но и все воинство в целом и его великий поход были только волной в вечном потоке душ, в вечном устремлении духа к своей отчизне, к утру, к началу».

Однако, я увлекся… Пора было определиться с ночлегом. На другой стороне вокзальной площади, я заметил светящуюся вывеску «Гостиница». Затертая старыми двухэтажными домами, в узком переулке, гостиница была скорее всего частной, И располагалась она, в таком же старом доме. Впрочем, фасад был выкрашен свежей краской, а в окнах белели современные пластиковые стеклопакеты. Девушка на ресепшене явно обрадовалась моему появлению, несмотря на поздний час. Из чего я сделал вывод, что дела идут не очень хорошо, а значит можно поторговаться. Мы сговорились на 600 рублей, что вполне соответствовало моему бюджету на это путешествие и я, получив ключи, отправился спать.

Утром, 11 сентября, в 6 часов, я был уже на ногах. Предстояло добраться до автовокзала. Именно оттуда идет маршрутка до нужного мне пункта на материке, под таинственной аббревиатурой МРС (Маломорская Рыболовецкая Станция, или Сахюрта – так называется этот поселок на берегу Байкала, откуда ходит паром, через пролив Ольхонские Ворота, до острова Ольхон). В воздухе стояла промозглая сырость, было всего градуса 4 выше нуля, с Ангары поднимались клубы густого тумана, обволакивая город серой пеленой. Чтобы не морочиться в тумане с трамваями и пересадками, я взял такси и вскоре прибыл на автовокзал. Купил билет до МРС – народу в кассу было не много, однако места на первый рейс быстро разобрали. Хорошо, что я не долго возился со сборами и приехал на вокзал пораньше. На платформе № 5 я увидел любопытную картинку: возле нашего транспорта с табличкой «507 Хужир-Иркутск», стояла парочка иностранцев – он и она. По виду немцы. Она – обыкновенная девушка, таких тысячи: в курточке, очечках на веснушчатом носике…- за спиной городской рюкзачок, с которого свисают разные погремушки. Он – типичный бундес, этакий Борис Беккер, если кто помнит этого знаменитого теннисиста, но совершенно околевший от холода. Он стоял на иркутском дубаке в футболке, шортах, сланцах на босу ногу и ошалело озирался по сторонам. Водила — не менее экзотический типаж, — лицо кавказкой национальности, с трудом объясняющееся по-русски, чего-то пытался втолковать моим немцам. Пора было брать их под свое покровительство. Я разъяснил девушке по-английски, что водитель хочет по 100 рублей за рюкзак, сверх билетов, которые приобретены в кассе. Фройляйн, с облегчением, что кто-то наконец, в этой дикой стране :-) понимает ее, протянула мне сотенную бумажку, судорожно зажатую в кулачке. Херр находился в ступоре и с ним бесполезно было разговаривать.

- Пусть оденется, — сказал я девушке, показывая на ее спутника,- Иначе замерзнет, прежде чем доберетесь до Бенчаровых.

- Ja! Ja! Bencharoff! Olkhon!!! – оживилась фройляйн и больше не отходила от меня ни на шаг.

Я закинул рюкзаки, свой и немцев, на крышу машины, проследил, чтобы водила как следует их закрепил и водрузился на переднее сиденье. Немец, одетый после переговоров со своей подругой, стал проявлять признаки жизни и реагировать на окружающую действительность. Кажется, все были готовы.

- Трогай! – скомандовал я кавказцу, совершенно обнаглев :-). Незадачливый сын гор проникся уважением к моему бравому виду, и уверенности, с которой я распоряжался немцами, а потому воспринял приказ буквально и отчалил от платформы.

Половину пути мы проехали в сплошном тумане, так что смотреть было не на что, кроме белесой субстанции, обволакивающей нас со всех сторон, да в общем, и нечего, как я понял уже через две недели, когда возвращался назад этой же дорогой. Первая часть пути в 240 км., от Иркутска до МРС, проходит по степной зоне Усть-Ордынского Бурятского Автономного Округа. Как поется в песне: «Степь, да степь кругом…», да овцы, да буряты верхом на конях… кочевники! Это у них в крови! Конечно я не прав, говоря, что смотреть нечего… В каждом пейзаже есть своя красота и очарование. Нужно только увидеть. Нужно только захотеть… Нужно только полюбить этот мир – каждое его проявление от тоненького стебелька у тебя под ногами, до величественных горных вершин, вздымающих снежные пики к Богу.

От Баяндая начались отроги Приморского хребта, и дорога стала виться серпантином. Когда машина «взлетала» на очередной перевал мы оказывались между небесами: внизу стелился туман, создавая плотную облачность и скрывая под своим покрывалом красно-желтое море тайги, выше нас было яркое безоблачное небо и вершины гор, поросшие лесом. В Косой Степи сделали остановку на обед. Пока я фотографировал окрестности, немцам всучили двойную порцию пельменей. Я попытался было вернуть деньги, но мои старания встретили в штыки и я решил не ссориться с хозяйкой таверны. Так что бедному Гансу пришлось, одному уплетать все это изобилие :-). Немцы теперь ходят за мной попятам и втихаря фотографируют. Я для них – местная экзотика.

После Еланцов дорога бежит по Тажеранской степи. Это гористый степной участок 10 – 15 км шириной, выходящий утесами и долинами к Байкалу, на участке от бухты Усть-Анга до Малого Моря. Своеобразный рельеф, причудливые скалы, солёные озёра, экзотические пейзажи и уникальное разнотравье придавали степи ощущение седой и дикой природы. Говорят, что эти места – древнейшие на нашей планете и им свыше четырехсот миллионов лет. Судя по виду местности, проносящейся за бортом машины, так оно и есть. И если бы не опоры ЛЭП, было бы полное ощущение, что находишься где – нибудь в третичном периоде Кайнозойской эры и счас из-за угла выскочит какой- нибудь доисторический монстрик. Однако никто ниоткуда не выскакивал и мы неслись по степи, поднимая за собой тучу пыли, и с каждым часом приближались к цели моего путешествия.

И вот, наконец, впереди показался Байкал. Пронзительная синева, чистейшие краски, восторг души… Здравствуй, Отец Вод, я с поклоном, к тебе в гости! Еще несколько минут езды и дорога обрывается. Впереди деревянный причал, утесы, чайки и прозрачная зеленовато-голубая вода. В трех километрах от меня – остров Ольхон. Я жадно всматриваюсь через разделяющую нас водную преграду – пролив Ольхонские Ворота. Что ждет меня там? Как встретит меня остров? Через телеобъектив фотоаппарата изучаю бухты, скалы, которые открываются с моего наблюдательного пункта. Вижу паром, в бухте Перевозная, мыс Забро — вот они какие. То, что видел на карте, то, что представлял в уме, теперь возникло передо мною в материальном обличии, да еще в каком монументальном! Они ждали меня — все эти бухты, заливы, утесы, весь остров и самый главный персонаж этого потрясающего, по красоте своей спектакля, Тысячелетний сибирский старец Байкал.

Пока поджидали паром, я лазил по окрестным утесам, в поисках лучшего ракурса. Все же основная цель моего путешествия не только увидеть и прикоснуться к величайшим творениям природы. Но и донести до зрителя через фотографию их заряд, энергию и чистейшую ауру. И как бы мы не относились к эзотерическим терминам: место силы, энергетический центр, токи пространства — Байкал именно таков!

* * *

В три часа пополудни, я ступил на землю Ольхона. Меня провожали всей маршруткой. Немцы возжелали сфотографироваться на память. Девчушки из Красноярска весело махали на прощанье руками, фройляйн послала воздушный поцелуй, в общем – «Бывайте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дома, до хаты…в Хужире». Ну, да ладно — у каждого свой путь! Наконец, сгрузили мой багаж, и машина тронулась в гору. Я дождался, пока она скроется за перевалом, и впрягся в рюкзак.

Мой рюкзак – отдельная тема для разговора. Я приобрел его специально для этого путешествия, стараясь обеспечить себе максимальный комфорт на маршруте. У меня был 90 литровый горный рюкзак, с которым я прошел по Алтаю летом 2008 года, но то изделие самопальное, сшитое прочно и просто — без «фантазии». Новый же вещмешок, являлся плодом дизайнерской мысли компании Freetime – бренд достаточно известный среди производителей туристического оборудования, или как говорят на западе outdoor equipment. Но не бренд привлек меня. Дело в том, что на Алтае, моя спутница щеголяла с одолженным, у кого-то на время похода, фирменным рюкзаком Marmot. Это был не просто китайский римейк известной фирмы, но полноценное изделие «Клуба Сурков», и стоило оно 400$. Но оно того стоило! Когда мы отправились к северной стене Белухи, я примерил на себя эту штучку. Это было что-то! Рюкзак сел на меня, как хорошо пригнанное седло на мустанга! Продумана каждая мелочь! Подогнав под себя все стропы и фиксаторы, я не почувствовал тяжести груза и казалось, слился с рюкзаком в одно целое. С тех пор я потерял покой и сон. Конечно, покупать экспедиционное оборудование по таким драконовским ценам для меня не по карману, но половину этой суммы, я считал вполне приемлемой для стоящего путешествия. И вот, в августе, мне попадается на глаза рюкзак – точная копия того, мармотовского, но с изображением саламандры на клапане. Мало того, этот, в отличие от «моей мечты» — оснащен гидратором и накидкой от дождя. Целую неделю, я каждый день приезжал в спортивный магазин и как кот вокруг сметаны, крутился около рюкзака. Надоел продавщицам просьбами показать рюкзак, примерял его по нескольку раз, защелкивал все фиксаторы и вышагивал по торговому залу как по горной тропе, и когда на седьмой или восьмой день я выложил деньги – они вздохнули с облегчением и на радостях одарили меня дисконтной картой с 10% скидкой. А я стал обладателем настоящего штурмового рюкзака. Но все достоинства этого приобретения, я оценил лишь дойдя до мыса Хобой. Впрочем, не буду забегать вперед…

Итак – в путь. Я свернул с Хужирской дороги, и двинулся напрямую к западному побережью острова, огибая залив Загли и Нурское озеро. Юго-Западная часть острова Ольхон — гористая степь, как бы продолжение материковой тажеранской. Часа два, я шел не останавливаясь, на чистом энтузиазме, фотографируя и наслаждаясь видами Малого Моря, красками осенней степи и побережьем, причудливо изрезанным, бухтами и заливами. Вот полуостров Кобылья Голова далеко вдается в пролив, пытаясь дотянуться «мордой» до материка. Я его узнал, благодаря своеобразным очертаниям береговой линии. А вот и Хоргойская губа. А там, дальше, за покатой «спиной» полуострова Хоргой, виднеется уже остров Огой с белоснежной буддийской ступой на вершине, посвященной матери всех Будд Трома Нагмо. Чистейший прозрачный воздух, ветер, солнце, синие горы вдали, на другом конце пролива Малое Море, и я один среди всего этого великолепия! Ни души вокруг! Но меня это нисколько не смущало. В самом деле, я спокойнее чувствую себя один на один с природой, нежели в городских джунглях. Здесь все свои: вода, деревья, скалы, и даже звери. Если ты не проявляешь агрессии – никто тебя не тронет. И даже хозяин тайги – медведь не станет задираться, если не будет на то веских причин. Совсем по-другому в среде людей. Самый опасный и жестокий зверь – Homo Sapiens. Но жестокость его идет не от силы и могущества, а от слабости трусости. Потому и отгородился он от мира каменными заборами городов, понастроил себе механизмов, в окружении которых чувствует он себя могущественным. Ибо в душе своей осознает человек, что ничтожен он перед природой. Осознает, но из упрямства не желает себе в этом признаться. Но одна гневная морщинка на прекрасном лике ее — и разлетаются как кубики и карточные домики, все нагромождения технической мысли человека. Искореженные и жалкие, пораженные коррозией и тленом, лежат они, дожидаясь своего часа. Медленно, но неизбежно превращаются во прах, возвращаясь в землю, из которой и были вызваны силой человеческой мысли.

И сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные; потому что участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что всё — суета! Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах.

Но не стоит бояться природы. Она Великая и Мудрая Мать, вскормившая нас всех у своей груди, а мы ее неблагодарные дети, возомнившие себя венцом творения. И как избалованные любимчики позволяем себе глумиться над ней, и раним ее любящее сердце. Но если, мы приходим к ней с открытой душой, оставив свою гордыню в городах – она с радостью принимает нас — своих заблудших сыновей. И не надо идти наперекор ей, и не стоит пыжиться и доказывать неизвестно кому, что мы имеем право на самостоятельную жизнь. Надо соединиться с ней и открыть сердце свое для мудрых речей ее. Вот тогда мы станем действительно взрослыми… И тогда Великая Красота ее творений войдет в нас и спасет этот мир от гибели!

Так думал я, отмеряя километры ольхонской земли, по направлению к мысу Хобой. Однако вскоре усталость стала брать свое. Горели ступни натруженных ног, рюкзак, вдруг, оказался прилично весомым, хотелось пить, и солнце – вот-вот готово было скрыться за Приморским Хребтом. Пора было искать место для стоянки, но все мои попытки спуститься к воде – заканчивались скалистыми обрывами и крутыми склонами берегов, на которых и палатку то ровно не поставишь. Пришлось пройти (а точнее сказать «протащиться» от усталости) еще километра три, пока я не наткнулся на падь, заканчивающуюся небольшим галечным пляжем, метров 100 в длину и 3 в ширину, затертым в скалах.

Я осмотрелся. Дров не было и в помине. Ну откуда в степи дрова? Плавника я тоже не обнаружил, кроме метрового куска деревянного бруса в дальнем конце пляжа, выбеленного и отполированного Байкалом до состояния кости. Но у меня есть газовая горелка фирмы Kovea и два баллона к ней. Спасибо ребятам с Иркутского сайта www.nature.baikal.ru – Природа Байкала, которые помогали мне при подготовке к путешествию дельными советами, в том числе и рекомендацией взять с собой газ. Этот примус еще не раз выручит меня во время путешествия.

Я поставил палатку, приготовил себе нехитрый ужин и съел его. Удивительно как мало нужно продуктов одному человеку… Подозреваю, что дело здесь еще и в особом качестве местности и самого Байкала. В восточной философии существует такое понятие как Прана. Прана есть некая среда, энергия, что движет нашим умом и циркулирует в десятках тысяч каналов в теле человека, по сути, прана это жизненная энергия. Она источник всех других сил физического или, по крайней мере, органического мира. Именно эта сила все производит, сохраняет и обновляет. Благодаря ей каждую весну мы наблюдаем такое же блестящее и буйное пробуждение природы, как и миллиарды лет назад, когда мир вышел из под руки своего Создателя. Божественное дыхание так же неисчерпаемо и бесконечно, как и жизненная сила. Эта же сила, однако, усовершенствованная и активизированная, зажигает мысль и воспламеняет душу, дает каждому разумному созданию способность не только существовать, но и наслаждаться жизнью. Я часто замечал, что чувство полноты жизни прямо пропорционально запасу жизненной энергии. Ее избыток позволяет получать удовольствие и ощущать радость жизни, помогая осуществлять все намерения. Прана в том или ином количестве есть везде — в пище, в людях и во всех живых существах, в деревьях и растениях, в воздухе и окружающем пространстве, однако качество ее разное. Но в таких местах, как Байкал, в горах, и в тех уголках нашей планеты, в которых сохранился первоначальный замысел Творца, качество жизненной энергии настолько велико, что она удесятеряет наши силы. И человек нуждается в минимуме грубой (скоромной) пищи для поддержания организма в тонусе. Ну вот, хотел обойтись без эзотерики, а получилась целая лекция! Sorry!

Я вытащил из палатки каримат и расположился лицом к Байкалу. Солнце уже зашло за горы, ветер стих, но было еще светло. На небосводе появились первые звезды. Еле слышно, плескала волнишка, играя мелкой галькой. Напротив моей стоянки, в километре от берега — северная оконечность острова Огой. Где-то там, в сгущающейся темноте, елозили моторки рыбаков. Совсем, как на Волге, в сумерках. Не хватало костра для полного кайфа. Я настрогал охотничьим ножом щепы, с того бруса, что валялся на пляже и разжег небольшой костерок. Сразу стало тепло и уютно. Моторки, как мотыльки на свет, стали одна за другой подходить к берегу, но, завидев чужака, разворачивались и уносились в ночь. Из-за скалистых утесов, ограничивающих сзади мой пляж, выплыла луна, посеребрив просторы Байкала призрачным светом. И побежала лунная дорожка...

Ах! Что за ночь! Первая и последняя спокойная моя ночь на Байкале… Видно где-то я забыл побурханить :-). Нет я не жалуюсь. Погода радовала своим разнообразием! И штормов, и ветров и снега и солнца хватало с избытком…

* * *

Утро 12 сентября 2009 года выдалось прозрачное как роса. Только чистые краски, даже тени и те радовали глаз разнообразием цвета. Не зря импрессионисты говорили: «Не бывает черных теней». Теперь в этом убедился и я. Было все что угодно – только не черный. Прозрачная изумрудная вода. По-моему, даже на море я такой не видел — кристально чистая, как в роднике. Легкая рябь на поверхности отражала солнечные лучи, и сотни солнечных зайчиков играли на моих руках, лице, слепили глаза. Я рискнул окунуться. И тут же выскочил назад, как ошпаренный. Х-х-хо-ло-д-д-но! Но эффект был потрясающий: тысячи маленьких иголочек закололи кожу, разогнав кровь по жилам. Я почувствовал мощный ток праны :-), самого высшего качества, поступившей в организм. Почти физически ощутил, как волновой фронт энергии распространяется по каналам, прочищая токи и открывая энергетические центры. О как!

Бросило в жар. Такое, я испытал только однажды — когда в марте, окунулся в источник преподобного Серафима Саровского, что на реке Сатис, недалеко от Дивеево. Однако, Старику Байкалу не понравилось столь легкомысленное заигрывание с ним, и он шлепнул меня под зад, невесть откуда взявшейся волной. Забегая вперед, расскажу, что после этого случая, Батюшка, так ласково называют Байкал все, кто живет на его берегах, проделывал это со мной каждый раз, как только я залезал в воду, для того, чтобы зачерпнуть котелок себе на ужин. И каждый раз, я возвращался в лагерь с полным котелком и мокрыми штанами, хотя, закатывать брючины выше – уже было некуда. Во время своего стояния в заливе Шунтэ, на восточном побережье Ольхона, я решил провести некий эксперимент. Собираясь за водой, я разделся совсем… То есть, отправился на берег в костюме Адама :-). «Вот теперь то ты меня не намочишь»!- злорадно подумал я про себя. Я выждал, пока отраженная от берега волна погасит набегающую и образуется относительно спокойная поверхность, быстро зашел по колено, нагнулся, чтобы зачерпнуть котелком воду… И тут же получил в лицо огромной волной, которая едва не сбила меня с ног. Откуда она взялась? По моим подсчетам, до прихода такого вала у меня было секунд 10. Но он пришел с опережением графика :-). Вот и говори, после этого, о неодушевленной природе!

Уходить не хотелось. Настолько было хорошо на этом пустынном пляже. Но дорога ждала меня. Я откушал кофею на байкальской водичке и стал заниматься сборами. Через полчаса все было готово, оставалось только скатать каримат, на котором стоял рюкзак, и прицепить его к днищу. Когда я поднял коврик, под ним обнаружился гидратор. Гидратор — это ёмкость для воды, своего рода питьевая система, в Ваш рюкзак. Большинство современных рюкзаков для туризма, вело- и мультиспорта "заточены" именно под гидратор. Выглядит эта штука, как кружка Эсмарха, только емкость изготовлена не из резины, а из прозрачного пластика, и на конце трубки, вместо штуцера для…pardon промолчу — «соска» для питья. Емкость 1 или 2-х литровая, вкладывается в специальный карман рюкзака, длинная трубка выводиться через отверстие наружу и крепиться к плечевой лямке, а «соска» с клапаном, не позволяет жидкости выливаться. Удобство этого приспособления заключается в том, что не надо останавливаться на маршруте, доставать его как бутылку, не надо впускать воздух, чтобы допить до конца, участие рук необходимо только на начальном этапе — засунуть соску в рот. Экипированные рюкзаком с гидратором, вы превращаетесь в этакого дромадера с пачки сигарет «Camel» и можете шагать долго, как «корабль пустыни», не боясь обезвоживания. Кроме того, гидратор очень нужная вещь для любителей… выпить недорогих напитков в ночном клубе. Он легко прячется под одеждой… и вот до 3-х литров контрабанды…

Его-то, я и обнаружил под кариматом. Но поскольку рюкзак был уже уложен, и вещи в то утро — идеально распределились по объему мешка, мне стало жаль вытряхивать все, чтобы разместить гидратор с водой. А зря… В общем, я сложил емкость в рюкзак, вместе с остальными вещами, воду набрал в поллитровую пластиковую бутылочку, из под минералки, которую притащил с собой вчера и вышел в степь.

Поначалу все шло, как нельзя лучше. Я вогнал организм в железный ритм, которого придерживаюсь, обычно, на маршруте: 50 минут пешки – 10 минут отдыха. И так: «от забора и до обеда» :-). А обед и ужин вместе, я устраиваю, когда разбиваю лагерь для ночевки. Это сложившаяся традиция, я не новичок в туризме, которую я стараюсь не нарушать, если на то нет чрезвычайных обстоятельств, или дневки. Благодаря такому ритму, можно покрывать за день большие расстояния. Правда, в первые дни пути, организм начинает бунтовать. Главное в этот момент — не пойти у него на поводу и заставить себя продолжать движение. Будут ломить суставы, ноги станут цепляться за малейшую неровность на тропе, грозя перевести вас в горизонтальное положение и прихлопнуть сверху 3-х пудовым рюкзаком, на манер бутерброда, перед глазами замаячат темные круги, и вообще будет казаться, что если вы пройдете еще несколько десятков метров, то можно вызывать похоронную команду. Но если вы найдете в себе силы и добредете до стоянки, то гарантирую вам, что все последующие дни, будете спокойно «бежать» от «заката и до рассвета», наслаждаясь видами местности и балагурить с девчонками из вашей туристической группы. Если же нет – то значит вы чечако! Не зря пришло на язык слово «чечако» — новичок! Помните, как Кит Белью, прибыл на Аляску, обвешанный оружием и патронташами, с полной уверенностью, что он «настоящий полковник», и как ему постепенно пришлось расстаться и с тяжелыми револьверами и со своими иллюзиями, на 28 мильном переходе от Дайской долины до Юкона. Перевалив через Чилкут, чечако Кит стал Смоком Белью.

Не будьте чечако!

Довольно скоро я дошел до населенного пункта под названием Ялга — где-то километрах в семи от моей первой стоянки. Стоял теплый осенний день: Байкал, солнце, легкий ветерок в спину – идти одно удовольствие! Пребывая в таком же благодушном настроении, я прошел еще 3 километра и почувствовал усталость. Возле придорожного обо, я совершил подношение духам острова, в виде плитки шоколада, и провел на привале вдвое больше обычного времени. Еще через четыре километра у меня закончилась вода в пластиковой бутылке, а к Байкалу подойти не было никакой возможности. Мыс Хужиртуй – сплошной обрыв… Попадались тропы, которые ответвлялись от дороги и вели по всей видимости к Байкалу, но делать крюк в пару километров, в надежде, что тропа закончится более или менее пологим спуском к воде, не хотелось, по причине, описанной мною выше. Шла ломка организма и адаптация его к полевым условиям. Поэтому, я предпочел не сворачивать с дороги и потерпеть без воды, до лучших времен. Должен же был ландшафт смениться падью, или тропа вывести к заливу, где я смог бы утолить уже не на шутку разыгравшуюся жажду!

На 26 – м километре от парома меня стали преследовать видения запотелых, истекающих росой бутылок и банок с различными жидкостями. Мне виделось, как я врываюсь в магазин, открываю шкаф-холодильник и хватаю бутыли с минеральной водой, жадно глотаю прохладную кока-колу, с шипящим хлопком вскрываю замки, с леденящих руки пивных банок! Еще через два километра, видения превратились в параною :-), а тело взывало о пощаде! Эх! Если бы я не поленился и снарядил гидратор, мои мучения ограничились бы лишь борьбой с протестующим от нагрузок организмом.

С привала я поднимался в три захода: сначала на четыре точки, не снимая рюкзака, затем на одно колено, потом в полный рост – вес взят! На 30-м километре, с вершины перевала, я увидел крыши Хужира и видения магазина с холодильником полным бутылок, обрели черты реальности! Меня догнал старенький 412 москвичок и молодой бурят, высунувшись из кабины, махнул мне рукой: «Садись! Подброшу до поселка». Я с гордостью отверг великодушное предложение и тут же пожалел этом. Но было уже поздно. Москвич просвистел мимо меня, громыхая всеми частями своего изношенного организма, а я остался на дороге глотать пыль, поднятую вслед за ним еще тремя машинами. Видимо, пришел паром с материка.

Судя по карте острова, от парома до Хужира 36 километров. Мне оставалось – шесть, до заветного холодильника с водой! Я начал спуск. Уже не прельщал меня Хужирский залив с великолепной песчаной косой, и возможностью безпрепятственно спуститься к Байкалу и утолить жажду. В голове моей, как гвоздь, засела мысль о магазине с минеральной водой (из всех вариантов, предлагаемых воображением: пиво, кола, сок, я остановился именно на минералке), и я уже ничего не видел, кроме заветной пластиковой бутылки двух…. А лучше пяти литрового формата!

В Хужир я вошел на исходе дня, хромая и шатаясь под тяжестью рюкзака, но взгляд мой был устремлен на вывеску магазина «Бурхан», и я как зомби, не замечая ничего вокруг, верно и неотвратимо приближался к его дверям. Где-то, на задних дворах моего сознания, оформлялась мысль о том, что сегодня шагать дальше я уже не в силах и надо искать ночлег в Хужире. Проходя мимо приятной русской женщины, которая с участием посмотрела на меня, я прохрипел, еле ворочая языком в пересохшей глотке: «Возьми меня на постой. Завтра утром – уйду…». И она согласилась! Но сначала, я доковылял до магазина и не отходя от прилавка, в два захода, вылакал полуторалитровую бутылку минералки, на глазах у изумленной продавщицы!

Так я попал к Нине Носовой. Нина жила в сотне метров от магазина по этой же улице. В усадьбе имелась пара летних домиков для туристов. В одном из них я поселился. Мне понравились порядок и основательность, с которой велось хозяйство. Уютные дачки с мансардами, срубленные из лиственницы, небольшая летняя столовая-клуб, человек на 10-15, красивые цветники, пара аккуратных грядок с овощами для стола – все по домашнему просто и мило! По сути, усадьба Нины это Гостевой Дом. В отличие от гостиницы, гостевой дом обладает набором параметров, которые делают условия проживания в нём приближёнными к домашним. Как правило, гостевой дом является частным домовладением, владелец которого сдаёт его в наём (в аренду) целиком или по комнатно. Зачастую, сам владелец и его семья проживают в том же домовладении, но на отдельном этаже или в отдельной части. Нина и проживала в потемневшей от времени избе на территории усадьбы напротив летней столовой, в которую она и отправилась, чтобы накормить меня :-).

В последние годы, Хужир охватила «золотая лихорадка». С огромным притоком туристов, на Байкал, и в особенности на Ольхон, многие коренные жители стали переводить хозяйство на рельсы туристического сервиса. Усадьбы, подобные Нининой, вырастали, как грибы после дождя. Почти в каждом дворе имелись летние домики и подсобные постройки, для обслуживания туристов. Где-то все поставлено на широкую ногу, с размахом. Где поскромнее. Но в туристический бизнес оказались вовлечены все жители острова. Даже рыбаки и лошадники буряты были при деле: иностранные слова «fishing» и «trolling» прочно вошли в обиход кондовых байкальских промысловиков, а буряты поставляли лошадей для прогулок по острову. Да и Бог с ними. Понять людей можно. Интерес к озеру велик и грех не воспользоваться тем, что само плывет в руки (я имею в виду туристов, и прежде всего иностранных). Но никто не может сказать, как отразится такое повышенное внимание на уникальной природе Байкала. И в первую очередь это проблема мусора. Однако, иностранцы здесь не причем. Они получили «зеленое» воспитание. Система национальных парков давно развита на западе. И охраняются они должным образом специалистами, «зелеными», волонтерами. Наши же необъятные просторы, бороздят на иномарках — псевдо любители природы. Для этих – ничего не стоит заломать на шашлыки-машлыки уникальную реликтовую рощу, грохнуть, ради спортивного интереса бедную животину, и оставить после себя тошнотворно выглядящую кучу мусора. Сценарий подобных пикников один и тот же: приехали, выставили снедь, открыли все двери авто… И под надрывное, нарушающее гармонию воды, облаков и деревьев, «буц – буц – буц» стереосистемы автомобиля – начинается пьянка. Спрашивается: «Для чего выезжаете на природу, дурики»?! Нажраться, поблевать и потискать девок гораздо удобнее в городе.

Летом 2008 года, на Алтае, я стал свидетелем, того, как кучка местных «крутых» из Барнаула, прибыла на Аккемское озеро на вертолете — поглазеть на солнечное затмение. Они выгрузили из вертушки стол со снедью, жрали водку, похваляясь друг перед другом своим мастерством потребления огненной воды и еще долго их непотребные визги метались эхом среди величественных гор, оскверняя сакральную тайну и тишину белоснежной царицы Алтая – Уч-Сумер.

Но не стану больше утомлять читателя особенностями национального отдыха. Берегите природу-Мать Вашу!!!

Нина приготовила шикарный ужин, состоящий из: омуля соленого, омуля копченого, омуля жаренного, картошки и салата из овощей. Я съел все это, запил четырьмя кружками чая, и странное дело – почувствовал себя гораздо лучше :-). Настолько лучше, что решил после ужина прогуляться до мыса Бурхан. Мыс Бурхан – одна из 9 святынь Азии, находится на Ольхоне. Тропинка с окраины Хужира незаметно выводит вас на длинный мыс, заканчивающийся крутым спуском, ведущим прямо к скале Шаманка.

Вообще, Шаманка это две беломраморные скалы Бурхана, соединенные между собой понижением, поросшие ярко-красными лишайниками, подчеркивающими белизну мрамора. Вершины скал слегка наклонены в сторону Приморского хребта, будто готовясь противостоять горной — самому сильному байкальскому ветру. За долгие века вода и ветер проточили в ближней к берегу скале сквозную пещеру, которая тоже называется Шаманской. Раньше в пещере проходили шаманские обряды, а позже, когда религия бон-по была вытеснена буддизмом, в ней находился Алтарь Будды. И название скалы изменилось. Ее стали называть Бурхан-мыс — «Бог», «Будда». У подножия скалы сохранился загадочный наскальный рисунок и надпись на санскрите.

По рассказам старожилов, в первом десятилетии XX века, для молебствия около скалы, приезжали сотни лам из дацанов Забайкалья. Ламы говорили, что в пещере мыса живёт монгольский бог, переселившийся из Монголии в незапамятные времена. И сегодня, ламы из всех 34 действующих в Бурятии дацанов, обязательно приезжают сюда молиться.

Бурхан, или Шаманка – называйте как хотите – кому, что ближе, запечатлен на тысячах фотографий профессионалов и любителей. Это очень узнаваемое место. Своего рода бренд, не только острова Ольхон, но, наверное, и самого Байкала.

Внес свою лепту в увековечивание Бурхана и я. Результаты моих стараний можно увидеть на ЯФ, или на www.photosight.ru. Однако, ирония иронией, но место действительно завораживающее. В Бурхане воплощена, пожалуй, вся красота Ольхона. И суровое величие Байкала… И тревожащая душу тайна. Тайна, существующая не для того, чтобы быть разгаданной, но для того, чтобы всегда будоражить наше воображение, всегда вдохновлять нас на поиск. Потому что человек обязан искать, творить, любить, иначе это не человек, а ходячий труп! И пусть поиски оканчиваются иногда неудачей, а любовь – приносит горечь потери, наша задача – не останавливаться. Страдания, ошибки и скука жизни будут стараться отбросить нас назад, но Воля, Вера, Надежда и жажда познания заставляют двигаться вперед и вперед. И в этом вечном, поступательном движении к недостижимому — заключен, наверное, смысл жизни.

Кто-то из великих изрек: «Нет поэзии в безмятежной и блаженной жизни! Надо, чтобы что-нибудь ворочало душу и жгло воображение»,- готов подписаться под этими словами!

Я возвращался домой затемно. Внизу, в распадке, мигал огоньками Хужир – небольшой поселок в 1200 жителей, затерянный в необъятных просторах Сибири, посреди древнего пресноводного озера, соперничающего по величине с морем. На все лады завывали собаки, где-то на окраине, в темноте, пьяные мужики палили в воздух из ружей. «Ну чем не Доусон Сити времен золотой лихорадки»? – подумал я про себя. Я шел, вдыхая полными легкими, чистейший воздух Ольхона. Наверное, так дышалось, когда Земля была еще молода и по ней бродили древние Боги, а человечество только-только делало свои первые шаги на пути восхождения по бесконечной спирали познания… Я шел и вбирал в себя все эти звуки, запахи… звезды… И чувствовал себя самым счастливым человеком на свете!

* * *

В воскресенье, 13 сентября, я проснулся рано и отправился на Шаманку. Однако, фотосессию пришлось прервать, так как стал накрапывать дождик. Но к часам 10 выглянуло солнце, и в разрывах низких серых облаков, можно было увидеть далекое васильковое небо. Затяжных осадков на Ольхоне не бывает, за исключением того злополучного снегопада с которого начался мой рассказ и еще одного случая, о котором мне поведала Нина.

Года два назад, загорелась от молнии ли, от непотушенного костра ли, тайга на восточном побережье Ольхона. Я уже как то обмолвился, что юго-западная часть острова представляет собой гористую степь, без намека на дрова, но все восточное побережье – горы, поросшие густыми лесами суровые мраморные скалы, обрывающиеся в бездонные воды Байкала (именно у восточного побережья Ольхона находится самое глубокое место озера 1637 м.) , и болота, пышно заросшие водными растениями. В ту пору огонь стал подступать к Хужиру. Положение усугублялось тем, что Ольхон – остров, отрезанный от материка и находящийся вдали от цивилизации. Сюда не пригонишь пожарный расчет. И жители Хужира могли рассчитывать только на собственные силы и на помощь Господа. И она не замедлила прийти. Как рассказывала Нина, начался проливной дождь, который лил трое суток кряду, что само по себе аномально для Ольхона. Но дождь погасил пожар и Хужир не пострадал.

Нина Егоровна накормила меня сытным завтраком, не уступающим по обилию и хлебосольству ужину, и вышла провожать меня за ворота усадьбы.

- Пойдешь по главной улице,- напутствовала меня она,- и выйдешь на окраину Хужира. Иди прямо по дороге, через лес, слева от тебя будет Сарайский залив, туда не сворачивай. По песку трудно идти. Через 7 километров – выйдешь к Харанцам. Дальше уже сам разберешься. Береги себя, путешественник! Оружие то у тебя есть?

- Руки, ноги, голова :-)!

- Может оно и к лучшему… Нет оружия – нет провокаций! Ну, с Богом! Двадцать первого буду ждать!

Мы договорились, что 21 сентября я приду в Хужир на обратном пути, и снова воспользуюсь гостеприимством Нины. А утром 22 – отправлюсь на материк. К моему приходу Нина обещала подготовить 25 омулевых хвостов холодного копчения, для того, чтобы я мог привезти байкальского гостинца близким. Я поблагодарил гостеприимную хозяйку, кстати, женщину образованную – учительницу местной школы, и отправился навстречу дальнейшим приключениям… Которые не заставили себя долго ждать :-)

Выйдя на окраину Хужира, я конечно же свернул налево, в Срайский залив, вопреки рекомендациям Нины Егоровны. Ведь я и приехал сюда именно для того, чтобы пройти остров, от паромной переправы до мыса Хобой – северо-восточной оконечности Ольхона, не пропуская ни одной бухты, залива, мыса. Мало того, я строил планы: после Хобоя дойти до горы Жима – самой высокой точки Ольхона 1274 м. н. у. м. и провести съемочный день на ее склонах. Так неужели я откажусь от созерцания такого интересного объекта как Сарайский залив из за трудностей хождения по песку? «Вперед, путник! Байкал заждался тебя! Для бешеной собаки – сто верст не крюк!», — подбадривал я себя, утопая по щиколотку в рыхлом песке, под тяжестью своего рюкзака.

Я выбрался на пляж и пошел вдоль линии прибоя. Здесь песок был вылизан волнами, и шагалось легко. Гигантская дуга песчаного пляжа упиралась на дальнем конце в мыс Харанцы, на вершине которого виднелись игрушечные домики одноименного населенного пункта, о котором говорила Нина. Сарайский залив – излюбенное место отдыха туристов летом. Сейчас же пляж пустовал. Кроме меня и тусовки чаек и куликов, устроивших разбор полетов :-), здесь никого не было. Я шел не торопясь, наслаждался прекрасными видами, иногда поднимался в дюны, чтобы сфотографировать живописные купы лиственниц. После Хужира местность стала оживляться лесистыми языками, сбегающими с восточных гор на западное побережье…Наконец то можно будет посидеть вечерком у костра! Впереди бухта Песчаная, с реликтовыми хвойными лесами и мыс Хобой. Но до него еще столько же, сколько я прошел от парома до сего места – 36 километров. Если еще учесть, что я постоянно сворачиваю с дороги на побережье, для съемок, и как горный коз прыгаю по скалам и утесам в поисках ракурса – и того больше. Но меня не пугали расстояния! Это моя жизнь. Если бы еще кто-нибудь платил бы мне зарплату за путешествия :-), я бы не снимал рюкзака!

Песчаный пляж заканчивался отвесной скалой и тропа уводила в верх по склону, в лиственничный лес. Земля под ногами была усыпана шишками и покрыта сплошным ковром светло-голубого мха, в котором росли моховики и маслята. Местами виднелись рыжики. Я наткнулся на отлично оборудованную стоянку, и чуть было не поддался искушению встать лагерем. Провести день среди такой красоты – так и подмывало. Я представил себе булькающий на костре котелок с грибным супчиком, и сглотнул слюну, почти физически ощутив его аромат. Но было еще слишком мало пройдено для того, чтобы встать на отдых. Я не планировал дневок на пути до Хобоя, зато там, на оконечности острова, предполагал прожить пару дней, делая из лагеря радиальные выходы, для съемок интересных объектов.

Небо затянуло дымкой, и солнце еле просвечивало сквозь нее, зато получился великолепный рассеяный свет, который как нельзя лучше подходил для фотографии. Резкие контрасты и переходы полуденного освещения сгладились, и я получал истинное наслаждение от работы и от дивных пейзажей Сарайского залива. Таким, Байкал мне еще не показывался! Видно это был один из лучших его нарядов.

Вскоре я вышел из лесу на дорогу, ведущую к Харанцам – ту самую, о которой говорила Нина. Но нисколько не пожалел о том, что сделал крюк, к тому же, через три километра дорога привела меня к поселку. Семь – восемь дворов – вот и все Харанцы. На окраине я наткнулся на избушку с серьезной вывеской «Районная библиотека», однако сквозь пыльное оконце ничего не сумел разглядеть внутри. На дверях же висел амбарный замок.

Весь поселок был какой-то заброшенный: ни людей, ни скотины – тишина. И все же люди живут здесь. В этом я убедился, проходя мимо трех домов на окраине, с явными признаками жилья. На заборе одного висела табличка «Рыба: омуль свежий, копченый на вес», у ворот второго вялялись свеженаколотые дрова, еще не сложенные в поленницу, во дворе третьего болтался на привязи теленок.

После Харанцов, снова началась степная зона. Однако теперь, у меня за спиной, в рюкзаке, лежал гидратор, с 1.5 литрами чистейшей байкальской водички, и я время от времени прикладывался к «соске». Стоило только сжать зубами клапан, как по трубке поступала тоненькая струйка прохладной жидкости, освежая полость рта. Прелесть гидратора состоит еще и в том, что жидкость поступает небольшими дозами, достаточными для того чтобы освежиться, но не перепить. Много пить на маршруте опасно – изойдешь потом и раскиснешь, как губка. Это известно даже последнему бойскауту :-).

В общем, все шло хорошо! И я не мог нарадоваться своему рюкзаку с гидратором. Мы, действительно, слились с ним одно целое. Оставалось только испытать накидку от дождя… Грррм, — говаривал Лавр Федотович Вонюков в таких случаях. Не буди лиха, пока тихо! – добавил я от себя. По примеру председателя Тройки, я взял бинокль и стал изучать западный горизонт. Оттуда на меня надвигалась огромная иссиня-черная туча.

Я давно заметил ее, но продолжал движение в надежде, что горы Приморского хребта не пропустят грозовой фронт, и туча прольется дождем где-нибудь в районе устья Сармы. Но, похоже, что мои ожидания не оправдывались, и дождю должно было быть неминуемо. Туча поглотила солнце, и с запада задул легкий ветерок, неся на своих крыльях привкус грозы. Я решил поставить палатку. В степи укрыться от непогоды негде, поэтому я искал падь, поросшую деревьями, в непосредственной близости от Байкала. Как раз в это время я приближался к мысу Харалдай, за которым, судя по карте, должен находиться залив Баян-Шунген. Грозовой фронт меня нагонял, поэтому и мне пришлось включить повышенную передачу. Обогнув мыс, я сразу же наткнулся на падь, которая вывела меня к заливу, но деревьев, за которыми можно было укрыться, не было и в помине. Зато мыс частично защищал меня от усиливающегося ветра и волн. Первые капли дождя застали меня за установкой палатки. Если во времена моей юности для установки требовались минимум двое, то сейчас с этой процедурой легко справляется один человек. Дело нехитрое: два хлыста из стеклопластика, вставляются в специальные карманы на внутренней палатке, сгибаются в дугу, и вот, пожалуйста, купол готов. Остается накинуть сверху тент и прибить все к грунту. Но до этого этапа дело у меня не дошло, так как сильный порыв ветра сдул с пляжа тент, который лежал метрах в трех от палатки, дожидаясь своей очереди. Я побежал его ловить, и тут все началось: свет померк, с неба полились струи дождя, а постоянно набирающий силу ветер, вдруг переменил направление и с неукротимой яростью набросился на побережье Ольхона с северо-запада. Палатку сорвало с кольев и зашвырнуло в бушующие волны Байкала. Благодаря своей парусности, она стала быстро отдаляться от берега. Я подцепил рукой тент и метнулся за палаткой, таща его за собой как знамя, развевающееся по ветру. Пробегая мимо своих вещей, я затолкал тент под рюкзак и бросился в холодные воды озера. В последнем отчаянном рывке, я успел ухватить палатку за угол днища и поволок ее на берег. Хорошо, что я ее поймал, иначе мой поход закончился бы бесславно, не успев начаться. Под проливным дождем я натянул тент, и завалил углы палатки, для прочности, огромными валунами, собранными у подножия скалы мыса Харалдай. Наконец, я забрался в палатку. Внутренность моего жилища представляла собой печальное зрелище: все днище – сплошная лужа. Я снял с себя мокрую одежду и, используя как тряпку, попытался просушить воду, отжимая ее в тамбуре. Частично мне это удалось. Я расстелил каримат и пристроил пятую точку на его теплой полиуритановой поверхности. У меня был комплект сухого белья в рюкзаке. Это старая привычка туриста водника (в эру доцифровой фотографии, я сплавлялся по рекам и имел за плечами несколько походов высшей категории сложности) – тщательно упаковывать в гермомешок запасной комплект одежды и спальник, проросла во мне на уровне инстинкта. Но при такой влажности белье моментально впитывает в себя воду. Конечно холодно не будет, но ночь предстоит провести как в болоте. И тут мне в голову пришла интересная мысль. Я выскользнул из палатки под дождь, разыскал большой плоский камень и затащил его внутрь. На него я установил газовую горелку и разжег огонь. По жилищу разлилось благодатное тепло. Мокрый «пол» палатки стал на глазах подсыхать, и я смог, наконец, распаковать рюкзак и одеться в сухое. Там же, в палатке, я заварил себе чай, приоткрыв вход для отвода влаги, а в оставшейся горячей воде, развел сухой картофель и получил порцию превосходного пюре, которое употребил с копченым омулем, завернутым мне в дорогу Ниной Егоровной. В общем – жизнь удалась :-)! Но я рано праздновал победу…

Все началось ночью. Стихший было на закате ветер, внезапно разогнался до силы урагана, и задул мне прямо в лоб с отрогов Приморского хребта. Начался шторм. Снаружи все выло и ревело, как будто сотню джинов, разом выпустили из бутылок. Я не мог сомкнуть глаз. Дуги палатки гнулись так, что стенки жилища едва не касались моего носа. Так я познакомился с Горной – самым коварным и порывистым байкальским ветром, срывающимся с гор, и набирающем силу в ущельях и теснинах Приморского хребта, как в аэродинамической трубе.

После полуночи к Горной прибавилась еще одна беда — под напором ветра, Байкал раскачался до такой степени, что волны, яростно вгрызающиеся в берег, стали подбираться к палатке. Тут уж стало совсем не до сна. Я постоянно находился в ожидании того, что очередная волна захлестнет палатку и остаток ночи мне придется провести в воде.

Как только рассвело, я выглянул из палатки и отметил, что нахлынувшей волне не хватает какого-нибудь метра, чтобы добраться до меня. «Пора сматывать удочки и чем скорее — тем лучше! Не стоит испытывать терпение Сибирского Старца!» — решил я, и буквально ногой утрамбовал рюкзак. Правда, вещи все улеглись, как надо! Талант в землю не зароешь :-)!

Голодный, холодный (пришлось напялить на себя мокрую одежду, а сухую, опять тщательно упаковать), измученный бессонной ночью, я поднялся по распадку в степь и с высоты обрыва взглянул вниз. То место, где стояла моя палатка, уже лизали байкальские волны.

* * *

Все утро 14 сентября я двигался на северо-восток, не останавливаясь. Останавливаться было холодно. Ветер дул с прежней силой и по поверхности Малого Моря гуляли «белые барашки». Солнце и Ветер — были в этот день моими верными спутниками. Миновал урочище Халгай. Дорога еще некоторое время петляла по степи, потом степь неожиданно закончилась, и начался реликтовый хвойный лес. Я прошел еще несколько десятков метров, за поворот дороги и сделал привал. В лесу было тихо. Лишь верхушки вековых сосен шумели, напоминая о том, что по Байкалу гуляет свежий ветер. Кругом росли грибы, в массовом количестве. Я набрал целый котелок рыжиков, благо он был у меня под рукой, так как не поместился в, попыхах собранный рюкзак, и я прицепил его снаружи. Грибы я собрал из расчета, что после полудня встану отдых. Надо было просушить вещи, пока светило солнце и выспаться после воскресных приключений.

Вскоре дорога вывела меня в дюны. Бухта Песчаная. Пронзительно красивое и в то же время грустное место. Желтый песок, сосны, заброшенные бараки и избы, зияющие пустыми проемами окон, через которые просматривалась грозная темно-синяя поверхность штормового Байкала. Далекие горы и тишина: только свист ветра и шум прибоя. Кажется, что над этим местом повисла особая тишина – та, которая устанавливается, когда живые, отдавая дань павшим, снимают шапки в минуте молчания…

Здесь был лагерь, где содержались «враги народа». В тридцатые — пятидесятые годы двадцатого века остров Ольхон стал местом ссылки. А несколько лет назад, в возрасте 90 лет, умер последний узник этого лагеря — польский генерал (говорят, из знатного рода, герб свой фамильный имел). После отсидки, он отказался вернуться на Родину, хоть и родственники за ним приезжали, уговаривали... Коротал свои дни в бараке, в котором срок отбывал, огородив себе каморку, и помер здесь же, и похоронен где-то здесь.

В то время, когда я проходил по дюнам бухты Песчаной, я не знал, что именно в этом заливе Ольхона, проживали страдания и боль, соседствуя с дивной красотой Байкальской природы. Но по тихой печали, что вдруг опустилась на меня, и тоске по дому, которая за все время похода посетила меня именно здесь, я догадался обо всем. И глаза стали помимо воли, выделять из окружающего пейзажа артефакты недавнего гулаговского прошлого бухты Песчаной.

Дорога поднималась вверх по песчаному склону холма и уходила в лес. Я остановился у опушки, чтобы сделать несколько снимков залива и явно обжитых избенок. Новая жизнь налаживалась и на этом пепелище. Несколько домиков, выделялись желтизною свежих срубов и новой кровлей среди всеобщего запустения. Скоро застроятся песчаные дюны Нюрганской губы, новыми турбазами, и останется история этого места лишь в архивах НКВД, да в памяти немногих, доживших до нашего времени, бывших островных ЗК.

Пора было идти дальше. Одежда на мне начала подсыхать, благодаря воздействию стихий. Я раскатал рукава рубашки, что бы дать им просохнуть и вытряхнул из отворота пару клещей:

- Тьфу! Упыри поганые! Половину Ольхона прошел и ничего… А здесь насели. Видно забрались под складку рукава, когда я собирал грибы.

Конечно в это время года они неактивные и не каждый клещ является разносчиком энцефалита, но все равно неприятно! Сразу зачесалось и засвербило в нескольких местах одновременно. Стало казаться, что десятки мелких кровососущих ползут по телу и присматривают местечко для укуса. Я понимал, что это самовнушение, но решил на стоянке внимательно осмотреть себя. Для порядка :-)

На карте, через три километра от Песчаной, у меня обозначена падь Курхунская. Туда я и направлялся, в надежде найти удобное место для стоянки. Действительно, через положенное время я нашел падь, которая вела к Байкалу. В лесу было весело! Пахло хвоей, солнечные лучи, пробиваясь сквозь кроны деревьев, причудливой светотенью ложились на дорогу, гнетущая атмосфера Песчаной осталась позади. И вновь в сердце вернулась радость.

- Чтобы настоящему туристу быть в восторге, ему достаточно быть в походе :-), — вспомнил я кем то оброненный афоризм.

Я спустился по тропинке, которая вела вниз, в сторону от дороги, и вскоре оказался на очень симпатичной поляне. Песок, древние сосны, ковер прошлогодней хвои и шишек, солнце, ветер, и Байкал — тремя метрами ниже. Особенно радовало последнее. После вчерашней ночи хотелось держаться подальше от разгулявшегося озера. Впрочем, с поляны вниз на пляж вела крутая тропинка. Так что с забором воды проблем быть не должно.

Я поставил палатку, развесил на солнце одежду и спальник, который все же отсырел за прошлую ночь, и предался безделью. Не пугайся, читатель :-) и не осуждай заранее… Я сказал это для красного словца. На самом деле, забот в походе всегда хватает, даже когда находишься на отдыхе: осмотреть экспедиционное снаряжение, навести ревизию в продуктах, починить, постирать, помыться наконец! Привести в порядок дневниковые записи, иначе бы вы не читали сейчас эти строки. Мне всегда очень хочется сохранить ощущения, вкус приключения, или как говорят художники impression, для этого и пишу отчеты-рассказы. В них мои мысли, чувства, отношение к жизни, к тем или иным событиям и ситуациям, в которых я оказывался… В этих записях – правда, и ничего кроме правды. В них я честен и перед собой и перед вами. Поэтому, они и похожи на холст импрессиониста. Поэтому и сохраняется в них дух путешествия. Во всяком случае, для меня :-)!

Вскоре на костре забулькал котелок, и приятный грибной аромат поплыл по поляне. Ко мне в гости заглянула парочка нахальных дроздов. Они, нисколько не боясь, разгуливали по столу, на котором я разложил продукты для ревизии, и подбирали крошки, вывалившиеся из пакетов. Затем обнаглевший «мужик» уселся ко мне на палец и хватанул клювом, требуя харчей. Видно прикормили их тут :-).

Так я и провел день в обществе птичек, которые жили на огромной сосне, рядом с моей палаткой. На дереве я обнаружил записку научных сотрудников СИФИБРа (Сибирского Института Физиологии и Биохимии Растений СО РАН) с указанием возраста сосны, временем забора пробы и еще какими — то неизвестными мне параметрами.

- Так вот кто подкармливает дроздов! Привет, коллеги!

На душе сразу стало тепло, когда я узнал, что здесь побывали свои! Тепло — потому что я знаю этот склад людей, посвятивших себя науке. Они мне глубоко симпатичны. Свои — потому что я вышел из их среды. Коллеги — потому что двадцать лет своей жизни я отдал научной работе и преподаванию в университете. И несмотря на то, что сейчас занимаюсь совсем другим, не менее интересным делом, меня всегда будет преследовать ностальгия… По понедельнику, который начинается в субботу…

Привет всем!!! Пошел спать…

* * *

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что «включили» заморозки. Холодно не было, но я балансировал на грани, и половина организма бодрствовала, отслеживая температуру в спальнике. Однако, в целом, я выспался и набрался сил. Утром, пока не взошло из-за гор солнце, – легкий морозец пощипывал кожу. Но я быстро устранил эту проблему с помощью костра. Когда же отправился к Байкалу за водой и в очередной раз получил порцию холодного душа, мне стало совсем весело! Я вычесал из головы еще одного клеща, тут же предал его огню, радуясь, как инквизитор, смерти еретика. Затем сварил кофе. И почувствовал себя готовым к дальнейшим «подвигам».

Некоторое время я изучал карту, удобно расположившись у костра. Наконец, сложил ее и приступил к сборам. Сегодня, 15 сентября 2009 года, я поставил себе цель – дойти до мыса Хобой. Я отдавал себе отчет в том, что мне придется проделать переход в 25 километров и это потребует от меня некоторых усилий :-), но: я находился в хорошей физической форме; день, судя по всем приметам, обещал быть ясным; мой организм адаптировался к условиям пешего похода и способен выносить нагрузки, превышающие стандартные пределы.

В 10 часов утра я покинул гостеприимную Курхунскую падь и продолжил свой путь на северо-восток. Некоторое время дорога шла по лесу, постепенно забираясь в гору, затем вывела меня на плато, поросшее степью. Близ урочища Саса дорога разветвлялась: правая вела через лес, на восточное побережье Ольхона, в падь Узуры, левая – вдоль западного берега, на Хобой. Надо сказать, что чем ближе подходил я к оконечности острова, тем уже становился он в поперечнике. Уже совсем рядом были горы восточного берега, поросшие тайгой. А в распадках нет-нет да и сверкнет вдали синевой безбрежное, бездонное Большое Море – так называется Байкал по другую сторону Ольхона. Я шел без устали. С каждым километром мне открывались такие виды, такие дали, что об отдыхе забывалось. Я останавливался, фотографировал и шел дальше…

Меня стали обгонять машины с туристами, которых предприимчивые жители Хужира везли на экскурсию на мыс Хобой. Самый распространенный тип автомобиля на Ольхоне это полноприводной УАЗ-буханка. В каждой хужирской усадьбе, где принимают туристов, есть подобный вездеход.

Матрасники весело махали мне руками, высовывали в открытые форточки машины кулаки с торчащим большим пальцем в знак восхищения. Одна девица покрутила указательным пальцем у виска, давая мне понять, что «она видала в гробу такой отдых»… Я ответил ей тем же.

Матрасниками я называю организованных туристов, которые занимают койко-место (матрас) на турбазе, передвигаются по местности исключительно на машинах или автобусах, а на горные вершины попадают с помощью фуникулера. Не понимаю: Для чего нужно ехать в горы, или в лес, чтобы поселиться в номере отеля с телевизором, холодильником, сауной и бильярдом? Почему у матрасников, на турбазе срабатывает рефлекс: шашлыки-водка-баня-девки? И зачем для этого надо ехать за сотни километров от дома? А самое главное – почему турбазы называются турбазами? Туризмом там и не пахнет.

Наш город стоит на высоком правом берегу Волги. Длинная бетонная набережная протянулась на несколько километров вдоль реки – это излюбленное место велосипедных прогулок горожан с весны до поздней осени. Я тоже, в сезон, катаюсь там почти каждый вечер. На узкой полосе земли между горой и бетонкой расположились, вытянувшись в длину от городского пляжа до Чернышевского оврага, турбазы, спортивные клубы, лодочные станции (так, во всяком случае, гласят вывески), принадлежащие частным лицам и разным организациям. Высокие заборы, мордастые охранники… по вечерам вдоль оград выстраиваются иномарки. Вы думаете там занимаются спортом или туризмом? Кроме запахов, жарящегося на мангалах мяса, разухабистых песен и пьяного визга, я ничего другого из-за этих заборов не слышал.

Конечно, не везде так. И, наверное, есть места, которые соответствуют своему названию, в том числе и в Хужире. Но, почему то, на тех турбазах на которых довелось побывать мне — добрая половина обитателей вела себя вышеописанным образом. Потому и не люблю организованный туризм. Нет ничего лучше рюкзака за спиной, солнца, реки, облаков, палатки на таежной опушке и задушевных песен Визбора у ночного костра…

* * *

Я приближался к Хобою. Конечно, устал, но не смертельно. В таком состоянии можно пройти еще километров 20 – открылось второе дыхание. Ноги делали свое дело – шагали. Глаза и руки — свое. Каждому органу была поставлена задача, и он ее выполнял без принуждения и контроля со стороны мозга. Поэтому голова в такие минуты свободна и мысли, которые приходят в это время, особенно остры и интересны – только успевай запоминать. Я все собираюсь взять с собой в поход небольшой диктофон, чтобы на ходу наговаривать то, что приходит на ум. Может получиться целая книга :-)!

Но мне редко удается заставить себя работать в таком режиме дома. Наверное, все дело в том, что когда идешь поход, а это, как правило, горы, тайга, река или Байкал :-), голова очищается от мыслей-паразитов, которыми она забита в городе. Там, благодаря огромному скоплению мусора, нечисти, и людей со всякими помыслами, и откровенно грязными, в том числе, возникает особого рода поле, которое забивает своими шумами нормальную работу мозга. Помните, во времена железного занавеса, у нас в стране спецслужбы «глушили вражьи голоса» — так называли радиостанции «Голос Америки», «Свобода», «Свободна Европа», «БиБиСи», которые вещали на русском языке, на территорию Советского Союза? Несмотря на ужасные помехи в эфире от работы глушилок, с трудом, но мы все равно слушали, узнавали горькую правду о своей стране, новости рок музыки, истинную историю страны советов… Подобным же образом, мегаполис глушит тот канал, который соединяет нас с космосом. Тот волновой диапазон на котором с нами разговаривают Святые. Сквозь шум помех, они пытаются донести до нас вечные истины о Боге, добре, любви, красоте, жертвенности, о том, что грех – смердит, а предательство и зло будут непременно наказаны. Но «глушилки» городов работают вовсю… И нужны усилия, и не малые, чтобы услышать Голос. Но многие не желают сделать это усилие, а порою, даже и не прислушиваются.

Но за пределами городов: на заснеженных горных вершинах, посреди кристальных рек и вечных лесов, под звездами мирового океана, в тишине монастырей — этот Голос звучит особенно чисто. И его слышит каждый, кто хотя бы раз в жизни надевал рюкзак и отправлялся в путь по зову сердца. Потому среди настоящих туристов не уживаются подонки, и я готов без опаски повернуться к человеку с рюкзаком за спиной.

Когда с вершины скальника я заметил две маленькие фигурки с рюкзаками, двигающиеся в направлении пади Узуры, то, не раздумывая, поспешил им навтсречу. Это были первые туристы, встреченные мною за время похода. Матрасников в расчет я не беру.

Они тоже меня заметили и мы стали сближаться. Встреча произошла близ урочища Хобой. Ребята с рюкзаками и фотоаппаратами – коллеги. Мы познакомились. Один из Краснодарского края, но второй… Из моего родного города на Волге! Вот так встреча! Не ожидал, что за тысячи километров от дома, на краю острова посередине Байкала, встречу земляка! Если прочитаешь когда-нибудь эти строки – отзовись! К сожалению, там, на Ольхоне, не успели обменяться телефонами, адресами: вы спешили в Узуры, чтобы успеть на машину, которая должна была приехать за вами, я торопился на Хобой, чтобы затемно встать лагерем и дать отдых натруженным ногам. Удачи тебе в Пути, мой одноземелец. К сожалению и имя твое — стерлось из памяти – уж прости. Слишком мимолетной была наша встреча.

Я подходил к Хобою. На оконечность острова, вдоль края перекошенной тектонической плиты, над 100 метровым обрывом, вела узкая тропа. В семь часов вечера, я уже стоял на мысе Хобой, как капитан Джек Воробей :-) на носу фрегата, и всматривался в размытую линию горизонта. В переводе с бурятского, «Хобой» — означает клык. Мыс, действительно, похож, но не на зуб или клык хищника, а на бушприт парусника, рассекающего безбрежные воды океана. Так, во всяком случае, подсказало мне мое воображение.

Мыс Хобой находится вблизи самого широкого места Байкала – 79,5 километров и вид с него открывается, действительно, потрясающий. Все байкальские просторы, вся мощь и величие этого неповторимого творения природы! Все краски мира! Я не знаю, что ощущают матрасники, когда их привозят сюда на машинах, но когда отмерены ногами километры степи, когда ночами приходилось спать среди скал, на узенькой полоске пляжа, под рокот байкальских волн, когда вы стали частью этого мира и наполнились его энергией — я знаю, что суровая красота мыса Хобой войдет в вашу душу и останется там навсегда.

Я стоял без движения, стараясь запечатлеть в своей памяти эту величественную картину. Вот тянется к горизонту северо-западный байкальский берег. Еще различим в синеватой дымке мыс Рытый. Дальше все сливается согласно законам линейной и воздушной перспективы. И только полоска кучевых облаков над линией горизонта выдает присутствие суши. На востоке, окутанный то ли облаками, то ли туманом, просматривается полуостров Святой Нос. Я никогда не был в тех местах, но слишком хорошо изучил карту, чтобы узнать их воочию. И я был благодарен судьбе за то, что стою здесь, на краю ольхонской земли и имею возможность видеть это все своими глазами!

- Жизнь исчисляется мгновениями, которые хотелось бы остановить… -эту фразу я нашел в блоге одной очень красивой женщины. Не знаю, кому она принадлежит, но, по-моему, все так и есть.

Остановись мгновенье – ты прекрасно!

* * *

Было уже поздно. Солнце зашло за Приморский Хребет и заметно похолодало. Настала пора подумать о ночлеге. Тем более, пройдено за день немало и мой организм затребовал корма :-). Но у меня возникли проблемы с водой. Все ее запасы — это на две трети опустошенный за день гидратор. Спуститься же к воде с Хобоя не было никакой возможности. Отвесные скалы обрывались вниз, к зеленоватой кромке прибоя. Из отчетов о путешествиях по Ольхону, я знал, что на мысе, есть единственное место, где можно по крутой тропе спуститься к Байкалу. Но где оно? Спросить было не у кого. Все машины с матрасниками давно вернулись в Хужир, и на мысе стало пустынно. Я посмотрел через телеобъектив фотоаппарата вдоль западного побережья острова и в километре от Хобоя, заметил небольшой галечный пляж, зажатый между двух, поросших лиственницей, скалистых утесов. Туда я и отправился, справедливо рассудив, что раз есть пляж, то должен быть и спуск. «Даже, если это не то место, о котором писали в отчетах, я попробую спуститься к воде по более пологой ложбине в отличие от утесов, уклон которых составлял около 50 градусов», — решил я для себя. К тому же, меня подгоняли опускавшиеся на землю сумерки.

Место, действительно, оказалось тем самым и единственным на весь Хобой, с которого можно было добраться до воды. К тому же, оно оказалось занято. Супружеская пара из Иркутска – Володя и Наталия пришли на Хобой на полчаса позже меня, но на те же полчаса раньше, наткнулись на водопой :-). Но мы не стали драться из за места под солнцем… или скорее уже под луной :-), и договорились объединится. Ребята были моего возраста, заядлые туристы, да еще и физики по образованию. Мы разбили палатки на полянке, окруженной со всех сторон лиственницами. Надо сказать, что полянка была единственным ровным местом в округе. С нее начиналась узкая крутая тропа, 100 метровой «полосы препятствий» в виде скальных обломков и корней деревьев, ведущая вниз, к Байкалу. У Володи, с Наташей была двадцатилитровая складная пластиковая фляга. Мы взяли ее, котелок, чтобы черпать воду, и стали спускаться вниз. На спуске приходилось быть очень внимательным – можно было запросто споткнуться и сломать себе шею, загремев с такой высоты. Но все прошло удачно. Мы спустились на пляж. Пятачок гальки, размером с комнату городской квартиры, выглядел очень неуютно. Суровые молчаливые утесы, окружающие бухту, серое небо, буруны, разбивающиеся о камни, нагоняли тревогу. И хотя на галечнике, из больших плоских камней было выложено место под единственную палатку и оборудован очаг под скалой, не хотел бы я остановиться на ночь в таком месте.

Подойти к воде, не замочив одежды, было невозможно, из-за хорошего волнения на море. Раздеваться же было холодно. И я стал черпать воду котелком, свесившись вниз с большого валуна. Я передавал полный котелок Володе, а тот в свою очередь опорожнял его во флягу. Однако это нам не помогло. Володя весь облился водой, пытаясь попасть в узкую горловину фляги, а я периодически получал в лицо волной и замочил все рукава. Но все же флягу мы наполнили, до половины, поскольку полную — вряд ли бы затащили наверх в гору, и начали подъем. Володя оказался тем еще лосем. Взвалив флягу к себе на плечо, он пер ее до нашей стоянки, несмотря на мои предложения поменяться местами.

Вскоре все осталось позади. У нас был запас воды, и уже весело затрещали дрова в костре, томился у огня чайник, а в большом котелке варилась омулевая уха. Ребята решили устроить пир по поводу нашей встречи. Я, в ответ, «выкатил» на стол банку сгущенки, припасенную для поднятия боевого духа. Разговоры, рассказы, знакомства… Вечер у костра, в кругу новых друзей, под пологом хвойного леса, на древней земле Ольхона – что могло быть лучше?! Ветер шумит в верхушках деревьев, снизу еле доносится рокот прибоя, сквозь дым костра мерцают звезды. Тепло у огня, тепло на душе – таков итог дня.

Утром мы задраили палатки, оставили лагерь и разошлись на фотосессию. У нас было время до 11 часов. Именно в промежуток с 11 до 12 на Хобое появляются первые машины с матрасниками. И к этому часу лучше вернуться в лагерь, чтобы не оставлять вещи без присмотра. Володя с Наташей отправились в сторону Саган-Хушуна, я – на Хобой. У Володи Canon EOS 300 D – модель, уже снятая с производства, но для меня – самый лучший фотоаппарат в мире! Это – моя первая цифровая зеркалка. Всего шесть мегапикселей, но при чувствительности 100-200 единиц – никаких шумов! А если сделать RAW то чистота снимка – изумительная. Мои лучшие кадры сделаны именно этим фотоаппаратом и отпечатаны форматом 30х45 без заметной потери качества. Я до сих пор жалею, что в свое время продал его, погнавшись за более навороченными моделями линейки Canon. Надо было оставить, хотя бы для истории. Только потом я понял, что все бюджетные зеркалки, в принципе, одинаковы, и уж если хочется кардинальных перемен – надо брать Full Frame – фотоаппарат с полноразмерной матрицей. Но для начала нужно научиться фотографировать и пристраивать свои работы, а иначе это попахивает пижонством :-).

Итак: сегодня 16 сентября 2009 года – всего неделя, как я путешествую по Ольхону. А, кажется, будто жил здесь всегда. С утра пасмурно. Низкие серые облака закрыли солнце, но видимость хорошая. Я работаю на самом краю обрыва. Еле поместился здесь со штативом, но именно отсюда можно сделать снимок, который я задумал еще вчера. Если повернуться спиной к обо, на самом краю мыса, то взгляду открывается удивительная картина: можно увидеть одновременно западный и восточный берега Ольхона. Здесь бы нужен широкоугольный объектив типа «рыбий глаз», но у меня его нет, зато имеется суперзум со шкалой фокусных расстояний от 18 до 250 мм. Попробую его – должно получиться… Получилось :-)!!!

Пока я был занят, появилась первая машина с матрасниками. Впрочем, остановилась она в стороне от нашей поляны, и я решил продолжить работу. С места, которое я выбрал для съемки, хорошо просматривался весь Хобой, вплоть до мыса Шунтэ Левый и мне хорошо была видна и машина и маленькие фигурки туристов, двигающихся в мою сторону. Сначала я разозлился на матрасников, которые появились в кадре, но потом простил их :-), поняв, что они лишь выгодно подчеркнут масштаб величественной картины. Впереди шествовала крашеная блондинка в высоких ботфортах, коротком черном полупальто, кожаных перчатках. Она шла по тропинке над обрывом, как по подиуму… и умывалась она с утра, по-видимому, своими духами. Потому что вмиг исчезли все запахи осенней степи, прелой хвои лиственниц, водорослей, и на весь Хобой опустился липкий аромат женских духов.

Не сердись на меня, незнакомка! Я отнюдь, не женоненавистник! Скорее наоборот! И в городе, мое воображение будоражит легкий шлейф изысканных духов, который тянется вслед за прошедшей леди. Но всему свое время и место!

На Хобое стало оживленно. По мысу разгуливали матрасники, подошли еще две группы с рюкзаками – молодые ребята из Москвы. На американском армейском джипе, типа «Виллис», разъезжали не совсем трезвые хужирские мужики. Поэтому на совете было решено перебраться в залив Шунтэ. Это в двух километрах от нашей стоянки – на восточном побережье Ольхона. Место безлюдное, вдалеке от дороги, под обрывом мыса Шунтэ Левого. Здесь, действительно, без опаски быть обобранным можно оставить лагерь, и до всех интересных объектов мыса Хобой – недалеко. Единственные минусы — это крутой подъем со стоянки на плато Ольхона и Баргузин, который начал атаковать восточный берег острова. Но от ветра нас защищал естественный, поросший травами взгорок. Он наподобие крепостного вала окружал небольшую площадку, двумя метрами выше галечного пляжа, на которой мы разбили палатки.

За сборами, переездом, и обустройством нового лагеря ушел день. Баргузинило во всю – Байкал штормило. Наседающие волны с грохотом разбивались о суровые утесы мыса Шунтэ Левого. Наш пляж был единственным подходом к воде. Дальше, на юго-восток, насколько хватал глаз, отвесные скалы восточного берега обрывались в бушующее озеро, без единого намека на горизонтальный клочок суши. Мы наварили картошки, точнее развели сухой картофель на сухом же молоке :-), добавили туда обжаренного лука, и употребили все с копченым омулем, под приятную беседу. А затем, после чая, любовались звездами.

Фантастическое, незабываемое зрелище! Сколько раз в походах, в горах, в сибирской тайге, у реки, или озера, завороженно смотрел я в черное, с бриллиантовой россыпью звезд Млечного Пути небо, расчерченное стремительными траекториями метеоров. И каждый раз меня охватывало чувство благоговейного трепета и восхищения перед невообразимой красотой и манящей тайной мироздания. В городах мы не видим этого величия! Как жаль… Ах, как жаль мне людей, которые ни разу в жизни не поднимали голову к звездному небу, и с вершины перевала или из-под полога тайги не заглядывали в глаза Богу! Именно так, а не иначе. Потому что в Его глазах — отражаются звезды Вселенной!

* * *

Утром, 17 сентября, я проснулся в 6 часов утра, от крика Володи:

- Андрей! Вставай, иначе проспишь чудо!

Я вывалился из палатки и обомлел. Это действительно было чудо – я имею в виду тот предрассветный пейзаж, который открылся моим глазам. Не знаю смогу ли описать. Да и стоит ли? Потому что даже фотографии, сделанные нами в то утро, лишь отчасти передают красоту, которую мы удостоились видеть. На небе, потрясающих цветов, от индиго до ультрамарина и полуночно-синего сияла утренняя звезда, а под ней, ниже и правее — диск Луны в фазе частного затмения, причем, сквозь наползающую на ночное светило тень можно было различить все главнейшие образования на ее поверхности. Над линией горизонта алела полоска зари, постепенно расширяясь и заливая утесы розовым светом утра. Байкал стих. Даже Баргузин взял тайм-аут, чтобы не спугнуть неземную картину зарождающегося дня. Мгновения тишины… Затем порыв ветра и все пришло в движение: волны, травы, деревья, облака. Мы еще долго стояли молча, наблюдая за феерической картиной, разворачивающейся на наших глазах, и как только стало светло – отправились на самую вершину утеса Шунтэ встречать восход солнца.

Все утро мы лазили по окрестным утесам и скалам с фотоаппаратами, пока утомленные и пресыщенные работой, не собрались у костра на нашей стоянке. Ребята сегодня уходили дальше, в Узуры. Поджимал заканчивающийся отпуск. Я же предполагал простоять здесь еще день, восемнадцатого я должен был быть в Узурах, девятнадцатого — на склонах Жимы, и два дня я оставил на то, чтобы добраться до Хужира. Таков мой план, но жизнь внесла свои коррективы.

После обеда Володя с Наташей стали собираться. Мы обменялись визитками, договорились встретиться, когда я приеду в Иркутск. Володя обещал передать мне материал по маршруту в районе Долины Вулканов. Я проводил их до середины горы, вернулся в лагерь и ощутил острый приступ одиночества. Впервые за все время путешествия мне стало неуютно одному. Возможно, этому способствовали суровые утесы залива Шунтэ, окружающие меня, или байкальские волны, поднятые Баргузином, которые издавали совершенно потусторонние звуки, забиваясь в гроты и трещины скального массива. Они охали, кряхтели, стонали, взрывались хлопушкой… Короче, жили своей таинственной жизнью. Порою можно было услышать их злобное бормотание, а иногда слышались далекие голоса. Уж не ундины ли взывают ко мне со дна озера :-)?

Вечерело. Я спустился на пляж, сел на гальку и ушел в медитацию. Когда я вынырнул из Потока, то равновесие в моей душе было восстановлено. Можно было продолжать поход. Порою, для того, чтобы преодолеть страх, нужно просто посмотреть ему в глаза!

* * *

Переход залив Шунтэ – падь Узуры, стал для меня приятной прогулкой. Наверное, я находился на пике своей физической формы в этом походе. Я шел и наслаждался видами восточного побережья Ольхона. Даже и не знаю, что лучше: обжитое западное или безлюдные суровые скалы восточного. Стоял солнечно-ветренный день. Впрочем, последнее прилагательное можно было не добавлять. По-моему, ветер – обычное состояние на Ольхоне и я к нему привык настолько, что не замечал.

Полчаса я гонялся за гадюкой, пытаясь ее сфотографировать, и надоел ей настолько, что она бросилась на мой ботинок :-). Последнюю треть пути я шел в сопровождении лошадей. Эти благородные животные вольно пасутся на степных просторах Ольхона. Благо, удрать с острова некуда и за ними никто не следит и не стреноживает, а потому они растут на свободе. Молодая любопытная кобылица все ближе и ближе подбиралась ко мне. Ей не давал покоя фотоаппарат в моих руках, и страшно хотелось узнать, что это за штука. Ну а я имел возможность сделать несколько великолепных ее портретов и вволю налюбоваться дивной грацией животного. Все же женщина — есть женщина, в каком бы обличии она не была.

Однако, жеребец, который сопровождал эту юную «леди», страшно ревновал! Он задирал морду к небу, издавал призывное ржание, и делал многозначительные наезды в мою сторону. Но я не обращал никакого внимания на его «угрозы» и он, смирившись, униженно брел сзади своей подруги. В таком составе мы прибыли в падь Узуры.

Я разбил палатку на лесистом склоне горы, на тщательно выровненной кем-то из предшественников площадке. С востока от ветра меня защищал скальный выступ. Внизу под напором Баргузина ярился и громыхал галькой Байкал. На другом конце залива зажигались огни гидрометеостанции Узуры – в общем, идиллия. Которая самым бессовестным образом была нарушена на следующее утро…

* * *

Я допил чай. Примус давно погас – кончился газ в баллоне. Снаружи, по стенкам тента, шурша, скатывались под днище, островки подтаявшего снега. Палатка отсырела до тла. Я как дракон извергал изо рта клубы пара, которые тут же оседали конденсатом на стенках палатки. Отчаянно захотелось курить. В критических ситуациях, иногда еще срабатывает рефлекс, приобретенный за годы табачной зависимости.

Так для чего же мы едем в святые места? Для чего уходим в горы, в тайгу, на полюс, к Великим творениям природы? Для того, чтобы еще раз проверить себя на «вшивость», для того чтобы очистить душу от мусора, скопившегося в ней, для того, чтобы в очередной раз настроить сердце свое в унисон с Божественным метрономом, биение которого слышно в таких местах. Чтобы с высоты перевала взглянуть на свою жизнь и убедиться, что проблемы и неудачи, которые там, внизу, казались нам значимыми и поглощали нас полностью – здесь, не стоят и выведенного яйца. Чтобы понять, а, поняв – не забыть, что мы дети Могучего Потока, несущего семена жизни сквозь пространство и время, подобно огненной реке, катящей свои воды из ниоткуда в никуда, и что, пройдя эволюционный путь длиною в миллиарды лет от минерала до высшего существа, мы вернемся к ее истокам. Огонь этой реки горит в душе каждого мыслящего существа, в сердце каждой звезды, в любом огне… Мы едины!

Все! Решение было принято. Я пойду в Хужир. И буду идти, пока не дойду. Продолжать маршрут до горы Жима – было безумием. Мокрый раскисший снег, двухсантиметровым слоем лежал на грунте, и едва его уклон составлял несколько градусов, ноги скользили, как у той коровы на льду. Не помогал, даже протектор горных ботинок. К тому же у меня летняя палатка, а не четырехсезонка, и она не выдерживала снегопада. Оставаться на месте, в ожидании, когда пройдет снегопад – тоже не имело смысла. Никто не даст гарантии, что ночью не ударят заморозки, и я не примерзну вместе с палаткой к этой горе. Оставался еще вариант – попроситься на постой в гидрометеостанцию, но это было не спортивно. Предпочитаю, как говорят англичане: «Fair Play» — честную игру. Итак: в путь.

Рюкзак заметно потяжелел, вобрав в себя отсыревшие вещи. Я надел перчатки, дождевой комбинезон, зачехлил рюкзак и вышел в метель. Видимость была нулевая. Все краски Ольхона исчезли, как по мановению волшебной палочки, превратив пейзаж в унылый черно-белый холст, перечеркнутый штрихами, падающего снега. Особенно трудно приходилось на спусках – скользко. Останавливаться было нельзя – сразу начинал пробирать холод. Единственное спасение это двигаться, двигаться, двигаться…

Возле Халгая, еле переставляя промокшие до колен ноги, я услышал сзади шум мотора. Это была удача! Кого могло занести в такую пургу на Ольхон? Из-за холма вылетел, виляя кормой, джип. Его то и дело таскало юзом. Еще не успев поднять руку, я понял, что сейчас он остановиться.

- Не вспотел? – услышал я шутливое приветствие.- Садись, коллега, подбросим до Хужира. Иркутское телевидение. За рулем — директор музея деревянного творчества в Тальцах -Тихонов Владимир Викторович.

Я забрался на заднее сиденье, рядом с двумя молодыми ребятами, заваленными штативами, камерами, кофрами.

- Андрей. Ужасно рад Вам!

- Мы еще издали заметили кофр, подумали – свой! По заданию редакции здесь, или по собственной инициативе?

- Вольный стрелок…

- Понятно! Не лучшее время для прогулок!

- Я уже восемь дней здесь гуляю!

Ребята с уважением посмотрели на меня.

- А может с нами, в Тальцы? Поснимаете, и нам не помешают хорошие фотки.

- Мой маршрут закончен. Я ведь с Волги, ребята…

- Эк Вас занесло, в самое сердце Сибири-матушки, — подал голос Владимир Викторович, сосредоточенный до этого на дороге.

- А ведь и вправду занесло! – засмеялся я, — И в Сибирь и снегом… Но мы не из хилых, не растаяли – додумал я про себя, потому что это было уже отчаянное хвастовство…

Так закончилось мое путешествие по Ольхону. Еще три дня я прожил в усадьбе Нины Носовой, отъедаясь, отогреваясь после злополучного снегопада 19 сентября. За что ей, Нине Егоровне, огромное спасибо! Спасибо всем, кто помогал мне советами и рекомендациями. Спасибо Владимиру Викторовичу и ребятам, которые 19.09.2009 не проехали мимо меня на заснеженной дороге в Хужир... Спасибо Батюшке Байкалу, что принял меня и показался во всей красе! Я подвожу черту под этим путешествием. Впереди — новые планы, новые дороги! Я подвожу черту, но не прощаюсь с Байкалом! Я уверен, что в скором времени, снова объявлюсь на его берегах. Эта любовь – навсегда! И я надеюсь, что она взаимна!

11.09.2009 – 03.12.2009

Ольхон — Чебоксары