Природа Байкала

Прошу не смеяться и не критиковать сильно: этот рассказ написан в мои далёкие 27 лет... ))) Практически не редактирован. Публиковался в нескольких журнальчиках типа "Турист", "Время странствий"; но когда меня высмеяли за "Нежданного гостя", я закинула его подальше. А теперь смотрю — ну и зря...

Горная «тройка», 1991 год. Заилийский Алатау. Руководитель — Сергей Воронин. Поход был впечатляющим, красивым, продуманным от начала и до конца; хотя и не выполнили на маршруте всё намеченное по разным независящим причинам.

Подготовка к Тянь-Шаню началась за месяц. Группе требовался тренировочный поход, и мы прошли его в Саянах с большей частью участников: серьёзный Д. Колесников (Кот), добрый С. Хаяси, спокойный О. Кижватов (Кижа), умный В. Корытов, красивая О. Мартыненко (Марчела), заботливая Н. Митюкова (Моня), беспокойный А. Палевич (Зэ — завхоз) и я (Михална — руковод). Потом, на Тянь-Шане, добавились еще пятеро: А. Тушков (беспечный инструктор), Е. Боровской (приколист), Л. Головичёва (докторша), О. Воронина (жена начальника) и сам руководитель – С. Воронин (Михалыч).

3 дня в поезде подгоняли снаряжение: зашивали палатки, вязали варежки, шили страховочные системы, фасовали продукты… И, конечно, обязательный вечерний концерт под Хаясину гитару!

Жара и персики; или, выходя из дома, не забудьте… узнать свой адрес

Алма-Ата, столица Казахстана (тогда она ещё была Алма-Ата, а не Алматы, и была ещё столицей), встретила нас удушливым зноем. Плохо помню, как добирались до дома Карлы – одной знакомой туристки, которая приютила нас до выхода на маршрут в своей квартире на проспекте Сейфуллина. Помню только горячий и сладкий, приторно пахнущий дынями и шашлыками казахский воздух, который дрожал от монотонной и бесконечной азбуки Морзе вечерних цикад; множество цветов с дурманящими запахами во всех дворах и Карлушину игру на кобызе (казахский народный музыкальный инструмент). Потом все поплыло – дыни, цикады, шашлыки, цветы, кобыз; и мой сибирский организм, не выдержав таких климатических перемен, отказался здравствовать и дезертировал в обычный обморок. "Скорей бы в горы", — сказал он мне. А я уговаривала его потерпеть ещё денёк, чтобы побродить завтра со всеми по городу: поторговаться на настоящем южном базаре, посидеть в алтынкусе (закусочная) с лагманами и айраном, посетить ВДНХ, исторический музей, президентский дворец и Спортсарай (Дворец Спорта).

На следующий день со мной произошло прелюбопытнейшее приключение. Мы, как водится, первым делом отправились на рынок. А там глаза у всех разбежались в разные стороны — и рассыпались дикие сибиряки кто куда по всему базару. Через час договорились встретиться у главного входа. Меня, видимо, заинтересовало что-то на этом базаре такое, мимо чего все прошли равнодушно. Кажется, это были народные музыкальные инструменты; и я оказалась в рыночной толчее одна. Прогуляв, как полагается час по базару, я решила купить всем нашим по персику (13 штук!), большой арбуз к вечернему столу, и отправилась с этим богатством к центральному входу. Как же мне стало нехорошо, когда, простояв в обнимку с арбузом минут пятнадцать у главного входа и не дождавшись никого, я вспомнила, что нахожусь в чужом городе и что даже не знаю адреса, где ночевала! Потому что, когда вчера Карла всем объясняла, как подъехать к её дому из разных районов города, — я лежала в полубессознательном состоянии с мигренью. Вот это номер... Я даже улицу не знала, где она живет. Как потом выяснилось, наш дикий сибирский народ, натрескавшись фруктов, заявился к главному входу еще через полчаса после меня; и, подождав немного, все решили, что я уехала домой и пошли гулять дальше. Напомню читателям о том, что мобильных телефонов тогда ещё не было.

Меня сначала обуял страх. Потом разобрал смех: я ведь даже спросить ни у кого не могу, как мне добраться до… Докуда? Единственное, что знаю точно, что до Карлушиного дома мы ехали от вокзала минут пятнадцать (когда вчера меня еще не разморило жарой, и я была вменяемая). Выбираю из толпы самое приветливое, на мой взгляд, русское лицо пожилой женщины (именно пожилые женщины, казалось мне, самые безотказные и терпеливые) и спрашиваю:

- Вы местная?

Она оказалась нерусской. Перебрав так около десятка бабушек, нашла, наконец-то одну, которая захотела меня выслушать:

- Понимаете, я в этом городе впервые. Я потерялась. Только не смейтесь, пожалуйста – я не знаю, где я остановилась. Помогите мне выяснить, на какой улице я живу.

- Деточка, выпимши, что ли, была?

- Да нет же, — и начинаю объяснять в картинках, как мы вчера ехали от вокзала, как было жарко, как я поплыла, как не слышала и не видела адреса, куда мы приехали, как сегодня разминулась с друзьями.

- От какого ехали вокзала-то – Алма-Ата первая или Алма-Ата вторая?

- Не знаю. Большой вокзал.

- Да они оба большие.

- Ну, там еще площадь большая, а слева от вокзала есть лагманная.

- Ну, это, кажется, первый вокзал. А ехали-то откуда?

- Из Иркутска.

- И на первом же Алма-Атинском вокзале сошли?

- Да.

- Ну, точно, первый. А автобус-то в какую сторону поехал?

- А кто его знает? Битком был набитый. Но ни разу не поворачивал, ехал по прямой улице.

- Ну, доченька, там столько автобусов ходит, что я тебе и не подскажу. Езжай-ка ты на вокзал, там спросишь.

Вторая бабуля радостно сообщила мне, что Алма-Ата – город очень большой, и что я теперь ни за что не найду своего места пребывания, не зная адреса. И даже милиция мне не поможет, потому что надо знать хотя бы улицу.

Третья была более склонна к логическим рассуждениям, и с удовольствием решала мою задачу с неизвестными. Выспросила меня: какие дома на той улице – высотные или старинные, какой был автобус – простой или с «гармошкой», есть ли на той улице трамвайная линия, сколько примерно остановок от вокзала мы ехали. И даже спросила, с какой стороны и на каком номере автобуса мы сегодня приехали на базар! А мы не прямо на рынок ехали, а заезжали сначала в КСС (контрольно-спасательная служба), чтобы узнать о состоянии перевалов после недавнего землетрясения в горах. Обо всем этом я ей тоже поведала. Ну, прямо, мисс Марпл! И потом выдала мне решение:

- Скорее всего, это проспект Сейфуллина. Только эта улица очень, очень длинная и прямая. Как же тебе дом-то найти? Поезжай-ка ты на вокзал; а там сядешь на автобус, который по проспекту ходит, — и смотри в окно, пока не увидишь знакомый дом.

Так я и сделала. И всё бы ничего, если бы не мои огромные персики (13 штук!) и большой арбуз в охапке. Персики пришлось начать есть сразу. Но их было многовато. Первые три ещё были райским наслаждением; три следующих – уже опостылевшей необходимостью; остальные семь вообще не надо было есть… Но это уже другая история.

Сев на вокзале в автобус, который предположительно вычислила рассудительная бабуля, я стала высматривать проспект Сейфуллина. Вот похожие дома – старинные, жёлтые, двухэтажные, с цветниками и палисадниками. Выхожу. Пойду теперь пешком, чтобы всё разглядеть и не проехать мимо. Кажется, там был рыночек по другую сторону улицы и пивной ларёк. Есть! Вот рыночек, а вот пивной ларёк! Захожу во дворик – там качелей нет. А с чего я взяла, что там должны быть качели? Откуда-то из подсознания всплыло, что, вроде бы, слышно было из открытого окна первого этажа, как скрипели качели во дворе. Ах, да — ещё помню, что в комнате, где я лежала, не было штор: солнце жарило мою бедную голову. Иду в обнимку с арбузом, заглядываю в окна и дворики. Сколько одинаковых домов! И чуть ли не у каждого второго – пивной ларёк напротив и рыночек за дорогой. Но почти везде в окнах висят шторы; а если нет штор, то и качелей во дворе тоже нет. А если есть качели и нет штор, то обязательно входная дверь в предполагаемую квартиру не такая. Та вроде бы была обита чёрным дермантином. А может, и не была…

Проходила я так очень долго; и даже была не совсем уверена, что я именно на той улице… Тут ещё и персики «заскучали»… Надо мыть овощи и фрукты перед едой… Или просто не лопать их по 13 штук за раз… Да… Заблудиться в лесу, пожалуй, не так страшно, как в незнакомом городе.

Тут вдруг перед глазами встала цифра – 58. Облупленный номер на торце дома. Кажется, я уже это где-то видела. Во! Ларёк, и рыночек за дорогой, и палисадник, и качели, и окна без штор! И даже дверь, обитая чёрным дермантином! Всё еще не веря, что я нашла нужный дом, толкаю арбузом чёрную дверь. Она открыта. Народ в панике:

- Ну, наконец-то! Ты где пропадаешь? Целый день!

- Я персики ела… Простите, кажется я опять сегодня буду болеть…

Выяснилось, что не я одна купила арбуз. Все купили по арбузу. Или дыне. Или персики. Был вечер большого обжорства. Но я уже отдыхала в уединении… О, нет, меня совсем не надо жалеть! На следующий день я поняла: я просто была первая. И отстрадалась быстрее всех – и в смысле акклиматизации, и в смысле неуёмного обжорства персиками...

Медео, Чимбулак, арбузы, холод

20 августа прощаемся с гостеприимной Карлой, взваливаем на себя рюкзаки, — и в путь. Доезжаем до стадиона Медео. Отсюда хорошо видны горы Северного Тянь-Шаня – хребет Заилийский Алатау. Мы уже знаем, что придётся изменить маршрут, потому что ледник Богатырь, который мы планировали посетить, как нам сказали в КСС, после недавнего землетрясения изломался в крошку. И теперь непроходим. Нас туда не выпускают.

По знаменитым ступенькам вверх на Медео поднимаемся пыхтя, обливаясь потом и тупо считая шаги. Карла обещала нам, что через 940 (или 960?) ступенек этот кошмар закончится. Рюкзаки загружены не только снаряжением, но и … арбузами, которые вчера не доели. Чёрт бы их побрал. Воронин говорит, что это – прекрасная акклиматизация.

Хорошая лестница. Пока поднимешься наверх с арбузами – тысячу раз успеешь подумать и решить: нужны ли тебе вообще-то эти горы? Лестница на Медео – своеобразный индикатор вашего здоровья, желаний, воли, вашей любви к горам.

Ну вот мы и наверху. Зрелище! Супер! Город — как на ладони внизу; а стадион Медео – словно копеечная монетка. Однако хорошо, что у нас есть арбузы. Там, внизу, у стадиона, множество водителей такси предлагали увезти нас на горно-лыжную турбазу Чимбулак. Но нам нужна акклиматизация, чтобы не болеть потом в горах, — поэтому мы проделываем весь этот путь пешком и с грузом.

Дальше – дорога, петляющая серпантинами над ущельем правого притока реки Малая Алматинка наверх, к турбазе. Чимбулак находится на высоте 2500 м, а Медео – на 1000 м. Активный перепад высоты сегодня у нас составляет 1500 м. Это тяжеловато, если учесть, что организм еще не адаптировался к местному климату. Вчера, например, и позавчера мы умирали от зноя и духоты; а сегодня в городе идёт дождь, в горах – снег. Чем выше мы поднимаемся по дороге к вершинам, тем становится холоднее. Если внизу, в городе, было +15º, — то на Чимбулаке в это время около 0º. С каждым километром высоты температура воздуха падает на 6º. Может, это и хорошо. Пока выжидаем прояснения погоды, акклиматизируемся. Одеваемся по-зимнему, ставим палатки. И ещё целые сутки ждем, когда с жуткого чёрного неба перестанет сыпать снег.

На следующий день Воронин нас опять гонит пешком вниз, к рынку: арбузы закончились. В городе тепло, а на Чимбулаке снова идёт снег. Серёга говорит, что мы должны привыкнуть к перепадам высот и перепадам температур (от +30º днем до –15º ночью). Бежим бегом до рынка, притаскиваем арбузы. Лестница без рюкзаков уже совсем не страшная. Взбегаем бегом. Карла рассказывала, что ежегодно на этой лестнице в день Победы устраивают забеги. В среднем победители-женщины забегают на неё за 6 минут, мужчины – за 5. У нас получилось от 10 до 15 минут. Но мы и не упирались с арбузами. Да и не тренировались специально для этого. Главное, акклиматизация прошла по полной программе.

Науруксай – альпийские розы

Наконец-то 22 августа выходим на маршрут! На перевал Талгарский (н/к, 3200 м) заезжаем по канатно-кресельной дороге. Вообще-то планировали подниматься сюда пешком (опять же для акклиматизации); но непогода отняла у нас сутки на Чимбулаке, и нам надо их навёрстывать. А на канатке сэкономим полдня пути.

На перевале – настоящая зима (хотя на Чимбулаке светило солнце)! Ветер, снег, залепленная снежным пластилином тропа. Горы такие высокие, что дух захватывает (большинство из нас в больших горах впервые).

И сразу же начинаем затяжной спуск к реке Левый Талгар, где у нас будет базовый лагерь. Тропа ухает круто вниз, к шикарным серебристо-голубым тянь-шаньским елям – высоченным и прямым, как кипарисам. Ветви у них такие густые и длинные, что под деревом можно поставить палатку человек на шесть; и даже в самый сильный ливень она останется сухой, как под прочной крышей.

В долине Талгара большими пушистыми хлопьями падает снег на ели и барбарисы. Из-под краёв и уголков холодного снежного покрывала выглядывают розовые «пяточки» огромных рыжиков и груздей, а пурпурно-спелые ягоды земляники разбрызганы по полянам, словно кровь по простыне.

Но самое трогательное зрелище – это науруксай (альпийские розы). Они на своих нежнейших розовых лепестках безмолвно и без тени страдания раскачивают этот белый, холодный, смертельный для них груз. Завтра, стоит только растаять снегу, все они пожухнут; но это будет завтра. А сейчас они просто великолепны! Такая вот внезапная и красивая кончина, быть может, немного символична именно здесь. Это, согласитесь, легче, чем долгое мучительное увядание и гниение. «Смерть стоит того, чтобы жить!» — пронзительная надпись на большом камне, словно про эти розы.

Встаем на ночлег под разлапистой елью (уместились все три палатки!) напротив правого притока Талгара Науруксай. Замёрзшие розы кивали нам заснеженными макушками.

На тропе встречаются памятники погибшим, как предостережение идущим наверх: подумай, ещё не поздно вернуться! Навстречу нам с верховьев Левого Талгара спускаются группы. Некоторые из них сошли со своих маршрутов из-за плохой погоды; а есть такие, кто услышал по радио про Ельцинский путч, совершившийся на днях в Москве, и заспешил домой. Возможно, вернёмся также и мы…

Солнечная Поляна и марш «зелёненьких»

Солнечная Поляна – это местечко на Левом Талгаре, находящееся недалеко от границы леса. Здесь многочисленные туристские и альпинистские группы ставят базовые лагеря, чтобы, пройдя радиальные кольца или восхождения, вернуться в тепло леса. И мы оставляем здесь заброску продуктов, чтобы дальнейший путь – первое кольцо — совершать уже налегке, только со снаряжением и минимумом продуктов. На Солнечной Поляне, действительно, всегда солнце.

Сюда еще доходят из города рыбаки и охотники; а вот чуть выше – уже только снег и лёд.

От Солнечной поляны наш путь лежит к леднику Бырджига и перевалу Маншук Маметовой (1Б, 3950 м). Очень крутой и очень высокий подъём на морену. Жарко, сухо, воды нет. Но с каждым шагом наверх открываются такие грандиозные пейзажи! И с каждым же шагом чувствуешь, как высота начинает всё больше давить на виски. Сердце бешено колотится. Темп группы всё медленнее, остановки всё длительнее. С неприятным удивлением замечаем, что, даже когда очень долго отдыхаем на привале, пульс почти не восстанавливается, а дыхание почти не замедляется. Группа сильно растянулась. До перевала не доползли, встали на ночлег пониже, на высоте около 3800 м. Вот почему надо было подниматься на Талгарский своими ногами, а не на канатке: у него хоть и меньше высота, чем здесь, но все же 3200. А мы, хоть и добросовестно акклиматизировались с арбузами, но только до 2500. Всё-таки высота требует, чтобы человек поднялся на неё сам.

Ещё одно наблюдение: «горняшка» (горная болезнь, которая может проявиться на высоте более 3000 м из-за разряжённости воздуха и малого количества кислорода в нём) в основном мучила того, кто не был в тренировочном походе. Большинство тех, кто накануне перед Тянь-Шанем прошли Саяны, никакой горной болезни не чувствовали. Так что прав был Воронин, когда погнал нас в Саяны перед этим походом; и трижды прав был бы, если бы погнал нас пешком на Талгарский перевал.

Первая ночёвка на высоте была самой трудной. Горняшка буквально косила группу. Пятеро наших, в общем-то, нехилых ребят, в том числе и доктор Лариска, просто свалились. Причём последней каплей терпения их организмов было… сало. Я, выполняя обязанности дежурного, нарезала кусочками вкуснейшее копчёное сальцо с розовыми прослойками мяска; и, смакуя его, свою порцию немедленно отправила в рот, предлагая всем последовать моему примеру. Смотрю на товарищей:

- Эй, народ, что за лица? Сальцо обалденное, попробуйте-ка! – но они смотрят на меня, как на врага народа, и на подкосившихся ногах убредают за палатку выполаскивать содержимое желудка. Кто-то с зелёным лицом выдавливает:

- Убери ты эту гадость! – а мне непонятно: что я такого сделала? Вкусноту предложила. Но Воронин объяснил:

- Не до сала им сейчас. Давай-ка лучше мёду достанем, да чаю горячего накипятим побольше. Если через полчаса не вылечим, придётся спускаться вниз, к Солнечной поляне. Надо успеть до темноты.

Вот те на! Столько карабкались на эту верхотуру, а теперь обратно спускаться? Какая досада! Не пойду вниз!!! Будем лечить. И вот в ход идут банка мёда, сахар, шоколад, глюкоза, горячий чай с глотком спирта «вприкуску» и растирание посиневших конечностей — уж не знаю для чего. Видимо, чтобы кровь по жилам разогнать. Чуть подняли на ноги «зелёненьких», как Воронин тут же погнал их погулять по морене – вверх-вниз. Я пока в этом ничего не понимаю; но раз начальник говорит, что «в движении жизнь», — значит, так надо. Только у меня, как у завхоза, вертится в голове одна жадная мысль: «Они сожрали весь мёд и глюкозу. А что мы будем кушать завтра, если кто-то опять заболеет?»

К вечеру всё-таки оклемались малость «зелёненькие» после марша по моренам. Только очень уж грустно вздыхали и смотрели на семейку козлов (три больших и два маленьких), которые легко, грациозно и непринуждённо спускались с перевала. Козлы задержались на уступе скалы, горделиво вскинув свои саблевидные рога; понаблюдали высокомерно за неуклюжими двуногими и, почти беззвучно сбежав по стенке с 10-метрового отвеса, важно и бесстрашно продефилировали мимо нас. Понимают, что бояться им тут некого. Кто же их, таких шустрых, догонит? Да… Обделила нас, людей, природа изяществом. Мы с такого отвеса – только по верёвке…

Посреди ночи меня разбудил неестественно громкий и частый стук моего собственного сердца. Дышать было тяжело, как будто я находилась в полиэтиленовом мешке. Так вот она, высота. Или это просто снегом завалило палатку? Утром выныриваем из палатки прямо в новенький сугроб лицом. Освежает! Вот еще плюс ко всему — добавилась и лавинная опасность. Воронин не выпускает на перевал. Проводим ледовую тренировку на леднике Бырджига, а вечером делаем разведку перевала.

На следующий день, после восхождения на перевал, стало ясно, что «зелёненькие» должны спускаться на Солнечную поляну – хоть им и стало легче, но подъём на очередную высоту опять их подкашивает. Если бы они походили ещё денька два по высотам за 3500 м, то несомненно акклиматизировались; но сроки поджимают, и надо, в конце концов, проходить маршрут хотя бы кому-то из нас. Воронин разделяет группу на «авангард» (А. Тушков, Е. Боровской, Д. Колесников, С. Хаяси, О. Кижватов и я) и «базовиков» (все остальные 7 человек, в том числе и он сам). Далее маршрут продолжают только шестеро во главе с инструктором А. Тушковым.

Солнечная Поляна, где начинаются и заканчиваются все маршруты, встречает «базовиков». Пока «авангард» будет проходить маршрут, «базовики» устроятся на Солнечной Поляне. Будут собирать грибы и ягоды, совершать однодневные радиалки на близлежащие ледники и перевалы; приручат с помощью копчёной колбаски дикую ласку – хитрого и недоверчивого зверька. И, конечно же, будут ждать нас с маршрута. Все вместе мы встретимся потом только дважды: после радиального кольца «авангарда», и после прохождения всего маршрута уже в Алма-Ате.

Ледники и сванская «страховка»

На ледник Богатырь мы не пошли (нас не выпустила туда Алма-Атинская КСС). Но есть в Заилийском Алатау множество других солидных ледников, уступающих Богатырю лишь размерами. Вот, например, ледники Мутный, Грязный, Тимофеева. Мы шли по ним, траверсируя склон от перевала Туристов (1А, 4100 м) к перевалу Четырёх (2А*, 4225 м); а потом ночевали на леднике Тимофеева под перевальным взлётом на высоте около 4100 м).

Хорошо, когда ледник открыт, т. е. на нём нет снега. Это не страшно, что он может быть скользким: можно надеть кошки. Зато у него все трещины на виду, и их можно преспокойно обойти. Очень плохо, когда ледник закрыт, т. е. на нём лежит слой снега; а все трещины спрятаны под этим покрывалом.

Тогда, чтобы не угодить в трещину, туристы и альпинисты проходят эти ледники в связках по трое, сблокировавшись на одной длинной верёвке. В случае попадания в трещину одного, двое других могут его вытянуть. Это если ледник горизонтальный, или под небольшим уклоном. Если же у ледника имеется более или менее приличная крутизна, тогда впереди идущий при подъёме вкручивает ледобуры через каждые 3-5 метров для групповой страховки; и плюс его ещё группа страхует снизу. Всё это я пишу для того, чтобы читатель понял, что при грамотном и осторожном прохождении ледников несчастные случаи почти исключены (разве только во время внезапных природных катаклизмов). И большинство травм и смертей в горах бывает по вине дилетантского или беспечного отношения к ним.

В нашей авангардной шестёрке недилетантом был только инструктор Толя. Поэтому мы, «чайники», слушались его беспрекословно. Как потом выяснилось – зря, потому что Толя был искушённым недилетантом ровно настолько, чтобы позволить себе быть беспечным (да простит меня мой инструктор Толя, но тогда, в 1991 году, это было именно так).

Утром, собрав палатку, надели кошки и отправились по уже навешенной с вечера первой верёвке вверх по леднику на перевал Четырёх. Подъём на перевал Четырёх – по скально-ледовой стене высотой около 200 м. Крутизна ледника Тимофеева от 50º внизу до 70º наверху. Ледник закрыт снегом. Но, несмотря на его крутизну, идти по пробитым вчера в снегу ступеням, да ещё и с «кулачком», (подъёмное устройство) легко и здорово. Но это по верёвке, а если бы её не было? А её и не стало потом... Дойдя до конца первой верёвки первым, Толя не рассчитал длину вторых перил и закрепил их выше метров на десять. Хотя чисто теоретически этого не должно было случиться, потому что от конца первых перил он должен был бы сразу делать следующую точку страховки. Но недалеко, метрах в десяти, были скалы; и он, видимо, решил проскочить до них, не страхуясь. А потом ушёл выше, и верёвку спустил «на глазок». Вот и получилось так, что между первой и второй верёвкой оказался зазор: 10-метровый участок 50º льда без перил.

Казалось бы – ну Толя-то этот участок проскочил; значит, и другие проскочат. Женька ушёл вторым, Димка — третьим. Успели только крикнуть нижним:

- Осторожно, здесь перил нет!

Четвёртая шла я. Меня эта фраза сразу ввела в ступор. Как это, перил нет? Не хочу! Воронин же учил нас на ледовой тренировке: «Ни шагу без страховки!» Но, поборов в себе упрямство, я послушно покарабкалась на эти 10 метров свободного полёта… Ну не капризничать же тут на склоне! Капризничайте, люди, не стесняйтесь в таких случаях, вам ещё потом за это спасибо скажут.

Через 8-10 шагов я не почувствовала снежной ступеньки под ногой: снег в этом месте сполз и оголился лёд. Я поскребла и потыкала зубьями кошек по гладкой поверхности, но перенести вес тела с весом рюкзака на два передних зуба одной кошки никак не решалась. И чем больше я стояла, ковыряясь на этих 10 метрах, тем больше сползала. Вот уже и вторая ступенька под второй ногой рушится. Зарубаюсь ледорубом, как учили, прижимаюсь животом к леднику. Пинаю кошкой правой ноги лёд, чтобы выбить новую ступеньку. Допиналась: кошка на ноге, чувствую, расслабилась. Ну вот, одна кошка уже нерабочая. Зависнув на ледорубе, начинаю пинать лёд левой ногой. Снизу уже подходит Сережка Хаяси:

- Что там у тебя, Марин?

- Да вот, что-то не получается… Парни как-то прошли, а я…

- Дай-ка помогу.

- Да чем тут поможешь, крикни лучше, чтоб вторую верёвку пробросили пониже.

Серёга кричит, но сверху не слышат – они за скальной перемычкой. Пытаюсь забраться по крутому склону с разбегу на четвереньках, как это сделал Димка. Но ещё через два шага ползу вниз! Зарубаюсь опять ледорубом.

Все ступеньки свезла, пока барахталась; теперь и вниз не спустишься, к первой верёвке! Зависаю на руках, держась за ледоруб, правым коленом воткнувшись в последнюю неразрушенную ступеньку и чиркая по льду левой кошкой. Слышу, как клюв ледоруба под моей массой рвёт лед. Я медленно сползаю. Я сейчас наберу скорость. Если не успею схватить первую верёвку, то буду лететь метров 100, вон до тех скал. Серёга, видя мое плачевное положение, быстро вскарабкивается до меня и втыкает мне под ноги свой ледоруб.

"Как ему это удалось?" – думаю. Ведь я все ступеньки свезла.

- Серёжа, ну зачем, оба ведь поедем.

- Молчи, Михална, и не сотрясай воздух.

Теперь мы висим вместе: на двух ледорубах и на трёх кошках. Я боюсь пошевелиться, потому что от каждого движения мы медленно, но всё же сползаем вниз. Вот сейчас доползём до первой верёвочки… А вот и нет, не доползём! Верёвочка немного в стороне, а мы ползём по линии падения воды. Забавно.

Подходит Олежка. Он шёл последним и должен был снимать нижнюю, первую верёвку. Молча втыкает свой ледоруб под ноги Хаяси. Получается гирлянда из трёх тел и рюкзаков. Мы, конечно, чайники тогда ещё были. По-хорошему, Олегу надо было подтянуть первую верёвку до нас, закрепить её на ледобур, чтобы мы могли за неё держаться, и идти вверх за помощью. Но, возможно, у него не было ледобура, или он просто не додумался до этого. Да ведь и мы не додумались. Он же, пристегнув к последней точке страховки свой рюкзак, убежал налегке вверх, (без рюкзака это всё же попроще), а мы остались висеть. Но он всё равно молодца! Висели мы недолго; благодаря его оперативности – минут десять. Висели и неотвратимо сползали вниз по леднику. Мрачно шутили:

- Иды, дарагой смэла! Я тэба выжу!

Сванская страховка из анекдота. В отличие от неё, наш инструктор ещё и не видел нас.

Я уговариваю Серёгу отпустить меня. Ведь он ещё такой молоденький, мне его так жаль. Он злится:

- Извини, Михална, заткнись, пжалста, прошу.

От сползания вниз у меня задрались все куртейки-кофтёнки-маечки, и теперь моё голое пузо примерзает к леднику. Щекотно. Меня разбирает нервный смех. Пытаюсь его заглушить, чтоб не сотрясаться. Вижу, что Серёга тоже вот-вот лопнет от смеха – его худенький животик тоже царапает льдом. Веселье хоть куда… Или уже паника?

Ну, вот и Олежка с Димкой. Сверху летит конец второй верёвки. Всего каких-то 10 метров без неё, спасительницы, могли оказаться для нас последними.

Третью, четвертую, пятую и шестую верёвки Толя провешал уже по всем правилам, с множеством точек страховки – они уже были на 70 градусах.

На перевале Толя осмотрел мои кошки и сказал, что у них слишком короткие, стёртые и затупленные зубья, — поэтому я и не смогла подняться там, где поднялись все. Кошки были взяты напрокат в турклубе "Саяны". Ну, что мне дали, то и взяла. Куда смотрели опытные руководы? И всё-таки, есть правило, которым ни при каких обстоятельствах нельзя пренебрегать: ни шагу без страховки.

Были у нас ещё потом красивые ледники – ледник Советских Альпинистов, ледник Дмитриева, Тогузак и Туюксу.

Советских Альпинистов и Дмитриева были закрыты снегом. Мы проходили их в связках и видели широкую, как озеро, трещину, заполненную водой.

Голый Северный Тогузак – больно сверкал перед глазами целлофановой лентой и заканчивался у одного из истоков Талгара свисающим языком толщиной метров в 40 со множеством мелких вертикальных трещин. Из этих трещин, как из квартир многоэтажного дома, выныривали и суетились на камнях-тротуарах у его подножия деловитые барсуки.

Туюксу втекает в Малую Алматинку двойным бело-синим языком. Спесивый натиск его тающих вод сдерживает плотина с молочно голубой водой в круглом, как луна, озере.

Нежданный гость

Вот только если вы не верите в существование снежного человека, тогда даже и не начинайте читать этот рассказ. Я уже устала отмахиваться от недоверчивых усмешек; и, в конце концов, даже согласна поверить в то, что всё это мне привиделось. Или признаться, что я всё это выдумала. Можете даже считать, что у меня поехала крыша от высоты Заилийского Алатау, что началась горняшка с бредом и галлюцинациями... Хотите – назовите меня фантазёркой, которая верит в собственные небылицы. Но я рассказываю только то, что видела своим глазами…

Я и сама-то была такой же неверующей Фомой, когда в Алма-Ате нам рассказывали про йети серьёзные дяди в КСС; а потом ещё и Карлуша подтверждала, что именно в том месте, куда мы идём, его встречали не раз. Мне казалось, что спасатели только и знают, что пугать туристов, чтобы те не ходили в горы — тогда им меньше работы.

28 августа наша «шестёрка» отправилась под перевал Отечественной Войны. В цирк перевала приходим к шести часам вечера. Здесь хорошо просматриваются седловины перевалов Орджоникидзе (2А, 3950 м), Отечественной Войны (2А, 4100 м), Антикайнена (2А, 3950 м). За перевал уже не пойдёшь – поздно (не успеем спуститься до темноты), а световой день ещё часов пять будет длиться. Не сидеть же эти пять часов просто так в палатке! И мы решили после ужина радиально прогуляться на седловину перевала Антикайнена. С нашей стороны подъём не сложен – обыкновенная сыпуха крутизной 40-50º. А седловина смотрится великолепно! Широкая дуга седла зажата между двумя скалами-«жандармами». Снежный карниз свисает волной гигантского горностаевого воротника с плеча, а ожерелье заледенелых мелких скал выглядит как изумрудное колье на белоснежной груди красавицы.

Подъём на перевал по неопределяющей (простой) стороне занимает около получаса. Пока четверо (Олег, Сергей, Женя и Дима) занимаются фотосъёмкой и контрольными записками, я и Толя любуемся уходящим солнцем. Наверху хребта ещё светит солнце. А цирк перевала с моей палаткой — самошитой, блестящей, алюминиевого цвета перкалькой — в центре, уже в тени. Солнце катится за пик Советов на западе прямо на глазах. Огненный шарик закатился, и через несколько секунд только его лучи пронзали яркими щупальцами зубастые хребты. Закат оранжевый. На леднике Туюксу видны его холодные блики – розовые, голубые, зеленые. Стремительно холодает. За каких-то полчаса пребывания на перевале наступила зима (-10º).

Хватит наслаждаться зрелищами, пора спускаться к палатке. Поворачиваю голову к нашему цирку. Зеркальный блеск палатки на фоне камней отчетливо выдаёт контур большой чёрной фигуры, стоящей рядом с ней. «У нас гости», — хотела сказать я; но поперхнулась словами от возмущения, потому что этот странный, огромный волосатый гость шарил в моём рюкзаке. Открыть куль не смог, но уронил. Господи, он голый что ли? Я прищурилась и тряхнула головой, подумав: «Ну вот, видения начались – мужики голые мерещатся». Отвернулась. Но мои глаза упрямо возвращались в сторону лагеря и продолжали следить за шевелениями возле нашей палатки. У гостя был огромный рост: мой рюкзак, который мне по пояс в стоячем положении, был ему чуть выше колена. Он к нему наклонялся довольно низко. Про йети я и не думала; решила, что это какой-то здоровенный сумасшедший одиночка бродит. Чувствую на себе пристальный взгляд Толи:

- Ты куда сейчас смотрела?

- На рюкзаки.

- Что видела?

- А ты?

- Я первый спросил.

- Да шарится кто-то. Человек, вроде.

- В чьем куле?

- В моём.

- А я думал, мне померещилось.

- А что, и ты тоже его видишь?

- Ну, вижу. Парням не говори пока.

- Да ну, чушь какая-то. Мерещится!

- Сразу двоим, да?

Через полчаса начали спуск. Фигура замерла и стояла неподвижно, как это делают животные, когда хотят замаскироваться под окружающую среду. Я не отрывала от гостя взгляда: ждала, когда существо начнёт двигаться. Но пока мы огибали небольшую морену, загородившую нам вид лагеря, фигура скрылась.

Ну, скрылась, да и скрылась. Следов никаких не оставила, потому что снега рядом не было; только мелкие камни кругом. Вещи целы. Рюкзак мой, правда, перевёрнут вверх дном. За вечерним чаем мы с Толей уже забыли про него. Решили — показалось. Но рюкзак? Существо опять напомнило о себе, когда в сумерках с перевала Отечественной Войны полетели камни. Мы все вглядывались в сумеречное небо, обрамляющее зубья вершин; и различили двуногую фигуру, двигающуюся прямо по лезвию верха хребта траверсом. Теоретически, это мог быть человек. Но почему он один, почему он двигается ночью, да ещё и по двоечным перевалам. Почему без рюкзака, без снаряжения. В сумерках уже невозможно было разглядеть, есть ли на нём одежда; но он был весь чёрный и лохматый. Особенно голова и борода.

Ночью ещё интереснее. Он ходил вокруг палатки; и камешки поскрипывали у него под ногами мягко, как под босыми. У коз копыта, и мы знаем, как они стучат по камням. Медведей здесь, на такой высоте, нет. Да они, как известно, и не ходят на двух ногах. Для кошачьих – слишком тяжёлая поступь. К тому же двуногая, это было слышно. Все шестеро не спали всю ночь, прислушиваясь к его вздохам, сопенью и кряхтенью за палаткой. Женьке Боровскому, который спал с краю, «повезло» больше всех – это чудище наступило ему на бочину! А потом, испугавшись Женькиного вопля, убежало, хрустя камешками.

А утром, в 4 часа, мы с Хаяси встали дежурить. После бессонной ночи это так неприятно, да ещё если знаешь, что за палаткой бродит какой-то монстр. В темноте и холоде высотной горной ночи рявкаем, ухаем, свистим, надеясь спугнуть гостя. Но его уже нет рядом. А мой рюкзак – опять перевёрнут вверх дном, словно из него пытались вывалить всё содержимое. Хаяси смеется:

- Ну, Михална, берегись! Он за тобой приходил ухаживать. Тут у него, небось, с женщинами-то проблемы.

В 5.30 – выход на перевал. Рано, очень рано. Но надо пройти до того, как солнце начнёт плавить ледник, потому что перевал слишком камнеопасен. Камни лежат на поверхности льда. И стоит начать ему таять, как камни оживут. На самых опасных участках навешиваем верёвочные перила, чтобы хоть можно было бы смело отскочить, держась за них, по сигналу «камни». И вот на заснеженном участке мы опять встречаем следы ночного гостя. Ого-го! Размерчик шестидесятый будет! След имеет очертания человеческой ступни и ведет прямо на перевал. Фотографировать в этом месте нет никакой возможности: камнеопасно очень, надо быстрее проскочить, фотоаппараты все в рюкзаках, а мы поднимаемся по верёвке.

На перевале, правда, был след – мы его сфотографировали. Для сравнения его размеров Толя положил рядом свой окурок. У Толи коронка такая – на перевале закуривать; и никакая горняшка его при этом не берёт, хоть бы что.

Конечно, если кто-то хочет оспорить наше предположение, что это был именно йети — легко может это сделать. След, например, можно и самим изобразить, а историю эту выдумать.

А я и не собираюсь никому ничего доказывать. По прошествии почти 20-ти лет после этого похода я и сама уже перестала верить в то, что видела. И всё же, в советском журнале «Очевидное – невероятное» было несколько историй с фактами и фотографиями про встречи других очевидцев с йети. И именно в цирке перевала Орджоникидзе в начале девяностых в Заилийском Алатау.

Что еще любопытного можно увидеть в Алма-Ате?

По окончании нашего похода вся наша группа (и «базовики», и «авангард») встретились, как вы думаете, где? Конечно же, на центральном рынке!

Итак, объект №1 – центральный рынок. Здесь можно наесться до отвала всякой вкусности, даже не платя денег. Просто, пока вы ходите и выбираете товар, вам щедро предлагают всё попробовать. Можно скромно обойти весь рынок и насытиться. Это для туриков и альпиков, вернувшихся с гор, весьма существенное обстоятельство.

Объект №2 – Арасан – великолепная баня в центре города. Тут вы можете выбрать для себя любой способ помывки и славного времяпрепровождения. Это финская сауна, русская парная, турецкая мраморная, пивной бар, косметический салон, массаж всех частей тела — что пожелаете. Профессиональные массажистки снимут с ваших тел все синяки, оставленные вам на память Заилийским Алатау; только не забудьте их предупредить о природе этих синяков, дабы не попасть в неловкое положение…

Объект №3 – ВДНХ. Всех сибиряков тянет сюда вовсе не за достижениями народного хозяйства, а за яблоками. Советуем – не крадите яблоки в садах на ВДНХ. Они там кислые, даром что огромные и красные! Потому что их преспокойно можно собирать и за городом, в садах.

Объект №4 – Центральный музей и недалеко от него – дворец Президента. Опять же, не показывайте свой падкий на невиданные образцы флоры сибирский характер, и не пытайтесь рвать для всех окружающих вас дам президентские розы. Это чревато: арестуют. Ещё любопытно посмотреть на Дворец Пионеров (тогда он еще так назывался) – это самое роскошное здание в городе — и Спортсарай (стадион).

Объект №5 – Площадь 26 Бакинских комиссаров. Просто великолепное место для вечерних прогулок! Только имейте в виду, что с закатом солнца на площадь из многочисленных клумб и газонов наступают огромные жабы и лягушки. Они весело шлёпают по асфальту, дико вопя на всю округу. Поэтому слабонервным и брезгливым не рекомендуем.

Объект №6 – обязательно посетите высокогорный каток Медео! 1 сентября там на искусственном льду открывается катальный сезон.

Объект №7 – загородные сады с яблоками, сливами, абрикосами… Только поинтересуйтесь у местных жителей, где яблоки слаще. А то мы, не зная тонкостей, надёргали полные рюкзаки самых огромных яблок; а они оказались не самыми вкусными (кислыми).

Объект №8 – не забудьте и про многочисленные лагманные и айсханы (столовые), где можно отведать национальные блюда. Вечером посетите алтынкус (закусочная) с красными терпкими винами и острыми закусками. Наш приколист Женька перевёл эти слова с казахского на свой манер: «Алтынкус: откуси на три копейки; айсхана: поел — и тебе хана». Это всё потому, что во всех национальных блюдах перца и специй больше, чем само блюдо.

После Тянь-Шаня

Мои бедные хрупкие пальчики!

Вы давно прикасались к роялю ли?

А вокруг лишь «железные» мальчики

С ледорубами и айсбайлями.

Заскорузлые руки бесчувственны,

От мороза они непослушные.

Но как искренне, не искусственно

Эти мальчики Баха слушали!

Не эстеты в манжетах и смокингах

С утонченными маникюрами,

А атланты с суровой готикой

Между лицами и фигурами.

И никто здесь не бросит небрежненько:

«Фи, не та здесь нужна интонация!

Эти руки – как после валежника,

Не хватает ни dolce, ни grazio…»

Мы сегодня спустились с Тянь-Шаня.

Ещё утром по трещинам топали,

С перевалов слетали камни,

И плутали мы козьими тропами.

Рюкзаки, ледорубы, верёвочки

Тесной кучей в гостиной свалены.

Утром – шли по ледовой бровочке,

А теперь вот – сидим у рояля мы.

Вопрошают эстеты: «Возможно ли

Сочетать так несовместимое?»

Очень просто: лишь тот, кто прожил жизнь

Рассказать о ней сможет прозою,

Или музыкой, или картинами.

Эх, фоты были красивые с этого похода. Мы потом смотрели их на белой простыне через диапроектор под Хаясину гитару у меня дома, в Свирске. И ели арбузы. Только они уже не такие были вкусные, как в Алма-Ате... Ну и, конечно, Баха играли и слушали...

Август-сентябрь 1991 г.