|
|
|
Подкаменная – Рассоха
Выходим с лыжами на ж/д станции Подкаменная. Начало многих лыжных и пешеходных маршрутов. Отсюда по тайге проложены тропы и лыжни. От железной дороги поднимаемся вверх по тропинке в лес. Там надеваем лыжи и вперед, по лыжне. Утренний морозец вышибает слезу из глаз, но зато скольжение отличное, как по маслу. Лыжня петляет по ельничку, снеговые шапки с еловых лап падают на головы. Соблюдай дистанцию! Сначала вверх и вверх, потом по широкой, накатанной под коньковый ход дороге. Спуски, подъемы, внезапные повороты в лесную чащу, и опять вылетаешь на лыжный «проспект». Не успеваем следить за ниткой пути (кто-то там, впереди, ведет, он знает куда). Только оглянешься изредка: - Все здесь? - Все, все, не тормози! - Держи дистанцию! Раскрасневшиеся, довольные, начинаем постепенно раздеваться: сначала рукавицы, потом шапку, дальше в рюкзак отправляется куртка, а за ней и толстовка, штаны, и вот уже полураздетые лыжники в шортах и майках летят по тайге. - Стоп! Одеваемся! - Что такое? Зачем? Жарко! - Спуск впереди! Большой серпантин. Замёрзнете! Оделись. На спуске рассеиваемся друг от друга метров на 50, не менее. Повороты скрывают впереди и позади идущих (точнее – летящих), через какое-то время начинает казаться, что ты совершенно один на этой горе. Летишь вниз, захлебываясь ветром и поднятым первыми лыжниками снегом. Ой-ой-ой! Кажется, не впишусь в поворот! Вжимаешь голову в плечи, приседаешь пониже, чтоб не так больно падать, отрываешься от земли и…. Сердце на миг остановилось, дыхание замерло, а колени стали бетонными от напряжения. Уф! Устоишь. Руки с силой надавливают на палки сбоку, шлейф искрящегося снега взмывает дугой на повороте. Не успеешь вздохнуть – поворот в другую сторону. А-а-ах! Кажется, не впишусь в поворот! И опять то же, но в другую сторону. И так несколько раз. Лечу, пищу, и некогда даже подумать: а где же все? Неужели те, кто впереди, ни разу еще не упали, раз я их не могу догнать? Круто спускаются ребята. Но и задних тоже не слышно пока. Я тут, поди, одна веселюсь; а может, я уже залетела не туда и вообще не на той дорожке катаюсь? Затормозить не рискую (а вдруг там сзади кто есть), так и несусь с хребта вниз. Замерзаю. Лицо уже покалывает, руки задеревенели. А спуск всё не кончается. Хорошо, что куртку и шапку одела, а ведь не хотела. В одежде, кстати, и падать будет мягче. Серпантины всё круче и чаще, вот уже я в воздухе нахожусь больше, чем на поверхности земли. Может, заехать в сугроб и оглядеться? Ну, уж нет, сломаешь весь кайф. Теперь уж донизу, а там разберёмся, куда все подевались. Коленки больно, как бы не лопнули от напряжения. И самое главное – глаза уже ничего не видят – очки залепило снегом! В нижней части спуска, когда начался настоящий могул (мелкие и частые бугры на серпантине), боюсь прикусить язык. Но зато удалось сбавить скорость, и протереть глаза. Ура, вижу, наконец, людей внизу! Стоят и наблюдают за моими пируэтами. Гадают: упадет – не упадет. Не дождетесь! Уж теперь-то, когда вижу куда, по-всякому долечу! …Долетела. Жива – здорова. Только вот разогнуться не могу: так и встала в позе «плуга» на подогнутых коленках. Шутка ли – 15 минут почти непрерывного спуска. О, да тут настоящий «музей» сломанного лыжного снаряжения! Частокол из остатков лыж и палок украшает большую поляну. И народу почему-то втрое больше стало, чем нас выходило с Подкаменной. А, понятно, это «сломанные», ещё с предыдущей электрички тут сидят. Чаем нас напоили. Это кстати. А то ведь я уже в сосульку превратилась на этом спуске. Тепло-то как стало! Но есть и издержки у всего приятного. Ничего хорошего просто так не случается. Эти «сломанные» теперь идут вереницей по лыжне пешочком, и, конечно же, всю лыжню ботинками расковыряли и изгадили. Их там не меньше сотни, судя по частоколу лыж. Какая-то массовая вылазка «чайников». Понятно теперь, почему они с нами такие приветливые: колбаска, конфетки, чаёк… Нет, не пойдем мы на марафонскую лыжню. Не хочется ковылять теперь до самой просеки по рытвинам и ямам – удовольствия не получишь. Решаем свернуть в другую сторону и посетить зимовье Петровича на Крепости. Крепость – это скальник, а Петрович – это егерь. Такой запасной вариант прогулки был обговорен нами еще вчера. Баньку натопим, попаримся… А с утра – на Рассоху, не напрягаясь. Дождавшись наших замыкающих, «изрядно потрёпанных, но не побежденных», сворачиваем на болота. После такого захватывающего экстрима на серпантине, ровная лыжня по равнине болот оказалась скучноватой. И даже крутой подъем-пыхтун, уводящий в лес, обрадовал. Петляли между сопками, пока не дошли до нужной. На нужную сопку пошли в лоб с тропёжкой по колено. Тропить – значит прокладывать лыжню по целинному снегу. Не очень-то шустро на пластиках лыжня тропится, особенно вверх по склону. Отдача назад заставляет буквально висеть на палках, руками удерживаясь на горке, чтобы не соскользнуть назад. Буреломы, колдо(ё)бины, буераки-реки-раки… Лыжи жалко. Это еще покруче, чем на расковырянной лыжне. Направляющий Саша Токарев уже скрылся из виду, я за ним, как ни выпендривалась, не поспела, а весь остальной наш народ безнадёжно отстал. Опять я одна. Опять такое ощущение, будто свернула не на ту тропу. Зато никто не видит моих мытарств по сваленным деревьям на новеньких пластиках. Иду аккуратно, не торопясь. Я не переживу, если их сломаю… Вечереет. Почему-то никто не догоняет… Неужели народ сзади идет еще медленнее, чем я? Точно, я заблудилась. А горище этой проклятой конца-края нет… Но вот в воздухе почуялся запах дымка. Лай собаки рассеял мои сомнения: Петрович близко! Встречает радостный, обнимает старых знакомых: давненько у него гостей не было. Банька уже топится, печь в зимовье раскочегарил. А ещё через полчаса и вся группа в сборе. К их приходу у нас а Сашей уже и чаёк горячий готов. Завтрашний день будет легким: почти сплошной спуск 20 км до станции Орлёнок (это через болото, а напрямик – 14), а там еще 3 км вдоль реки Олхи до станции Рассоха, и мы в местном магазине будем попивать кто пивко, а кто кефир, ожидая иркутской электрички. А банька – это вообще отдельная глава…
Банька Петровича
Владимир Петрович Егоров — егерь, живущий много лет в тайге Олхинского плато. Его зимовьё находится на склоне сопки между клюквенных болот Широкой пади и скальниками Крепость и Старуха Изергиль. Жильё своё таёжное он обустроил за много лет проживания основательно: тут и бревенчатая изба, и огород между соснами и камнями ютится, и большое подворье, и несколько таёжных домиков для частых посетителей, и, конечно, баня. Самым трудным творением Петровича, по его словам, является огород и подвал. Чтобы возделать огород, ему пришлось буквально выколупывать из-под тонкого слоя мшистой почвы огромные камни курумника, из которого собственно и состоит тут вся местность. Потом пришлось наносить землю и разровнять поверхность. Но ежегодно эту процедуру приходится проделывать вновь и вновь, потому что камни «растут» из-под земли постоянно. На огороде он выращивает не только картофель, морковь и зелень, но и клубнику, и даже цветы. А вот от кабачков и тыкв решил отказаться: медведь наповадился собирать урожай. Полюбились зверю большие плоды: это ведь не ягодки с кустов слизывать, не корешки из земли выкапывать. Но вернемся к бане. Баня находится в удалении от дома, за огородом. От бани ведет заледенелая от выплеснутой воды тропка к колодцу. Колодец – это самый отдаленный объект подворья Петровича. Вокруг бани – белоснежные перины сугробов. Петрович нарочно набрасывает снег на огород: и грядкам хорошо, и поваляться можно, выскочив из парной. Чтобы зимняя банька была жаркой, топит её Петрович с самого утра. Поэтому, если вам хочется попасть в неё после лыжных покатушек, надо договориться с Петровичем заранее. Заходишь в предбанник, и тебя окутывает теплая волна пихтовых запахов. Свечка на полочке освещает аккуратно развешанные по стенам веники и простыни. Предвкушая блаженство, быстро раздеваешься. Но входить в парную замерзшим, сразу с мороза не нужно, надо постепенно согреться, посидеть, оттаять. Снять с себя цепочки, сережки, колечки (чтобы не обожгло), надеть на голову шапку или колпак, а на ноги – тапочки (горячо!). Полотенце или простыню тоже придется с собой взять. Не забудьте позаботиться об освещении в парной. Обычная свеча там плавится и тает, а фонарики гаснут, то ли от большой жары, то ли от влаги. Петрович обычно вешает керосиновую лампу на окно со стороны огорода, чтобы свет её проникал с улицы в парную. Согрелись? Идём дальше. В парной вас встречает с порога гудящий монстр – раскалённая докрасна печь, обложенная камнями. Топка и дровишки тут же, у порога. Боком-боком мимо этого монстра крадёшься вглубь, к полкам, подальше от пышущей драконихи. Липкое потное тело после активной лыжной пробежки просит немедленного омовения. Хватаешься за алюминиевый ковшик…. Ковшик со звоном летит под полати. Горячий! (Вот перчаточки бы тут тоже не помешали). Но их нет, вместо прихватки используешь трусики, или что под руку попадется. Разбавляешь водицу, окатываешься тёпленькой, замачиваешь пихтовый веник в тазу с кипяточком и мёдом, и садишься на полок повыше (не забудь полотенце подстелить). Первые минуты – полный кайф! Тело расслабляется, словно тает, пихтовые и медовые ароматы одурманивают и радуют. Господи! – думаешь, — какое наслаждение! Замираешь. Чувствуешь, как все поры открываются навстречу теплу, млеют, и отдают отрицательную энергию. Все плохое, что накопилось в теле и голове, испаряется, и сгорает вместе с жаром печи. Немного погодя начинаешь ёрзать: зажгло нежные места. Сползаешь на нижний полок. Опять приятный жар. Расслабляешься. Скоро тело защекотит, и захочется потереть его, побить веничком, поскрести. Но силы покидают: руку поднять тяжело. Сползаешь на пол – тут не так жарко. Пока ещё можешь шевелиться – берёшь ароматный веник…. Вот этот момент, хоть и приятен, но в одиночку не так хорош. Нужен партнёр, который будет лупить тебя веником, а потом ты его. Одному сил не хватит. Лежишь на животе, (головой к окну, а ногами – к печи, иначе жаром задохнешься), а по тебе гуляют мягкие пихтовые иголки. Можно, конечно, и еловые, если хочешь ощущений поострее. А можно наполовину с березовыми веточками, да только здесь, в тайге, береза как-то не очень в ходу. Сначала мягко, поглаживая по спине, ягодицам, икрам. Потом посильнее, с оттяжкой. И напоследок – мелко-мелко, двумя вениками сразу, по всему телу. Потом можно и перевернуться. Лучше это проделывать вдвоём – втроём, по очереди. Много народу в бане тоже ни к чему: тесно, беготня начинается, двери открывают, жар выпускают. Жар выпустят – начинают с ковша на камни плескать, чтобы покрепче жарило. Здорово, конечно: дух захватывает, горло обжигает. Но надо этому и меру знать: когда слишком много пара – дышать тяжело, и устаёшь быстрее. Пара должно быть столько, чтобы он не стоял беспроглядным туманом, быстро испарялся, и полки были сухими. После веников хочется контраста. Скорее выскочить из этой душегубки! В огород! В сугроб! Босиком! Вопли по всей тайге! Снег колкий, леденистый, царапает спину, обжигает холодом. Плюх в сугроб! На живот. Потом на спинку!!!!! Пар от голых тел на морозе не хуже, чем от раскалённой каменки, на которую плеснули воду из ковша. Минута-другая и пятки начинают зябнуть (все остальное чувствует себя прекрасно!) Бежишь обратно в тепло. На самый верхний полок. Ах, какое блаженство! Таешь. Плавишься потихоньку. Теперь можно просто поваляться, пока пятки нагреются. К печке их развернешь и млеешь. Вот теперь можно и жару поддать. Только лицо подальше от печи держи, а то губы обгорят. У-ух! Несколько секунд не дышишь. Горячо! А теперь таз холодной воды на голову! И опять посидишь. А потом намажешься мёдом с головы до ног, и замрёшь на нижней полочке, пока мёд впитывается в кожу. Можно, конечно, и с мылом помыться, но это уже кому как нравится. А после мёда кожа гладкая как шёлк. Пить захочется. Вспомнишь про Петровича: у него есть на этот случай и брусника, и клюква. В холодных сенях, в укромном уголочке морс запрятал. Напаришься так, что нет сил одеваться. Кое-как натянешь на себя хоть что-нибудь и тащишься, обессиленный и счастливый, в зимовье. - С легким паром!
Своенравная подружка (написано со слов Петровича)
Вышел однажды Петрович вот так из своей баньки, а у порога – дикая кошка. Шерсть дыбом, спина – коромыслом, глазищи огнем горят, уши с кисточками поджала, шипит и орёт истошно: - Ррр-мо-о-оу!!! Всегда осторожная рысь пришла к человеку сама. Зачем? Потоптался Петрович на пороге, не рискнул голышом мимо дикого зверя в дом бежать, вернулся в баню, чтобы отсидеться, подождать, когда уйдет. Хромая собачонка Жулька, ещё не оправившаяся после чумки, сначала боевито гавкала во дворе, потом жалобно заскулила и затихла. Неужто загрызла её дикая кошка? Жалко. Надо выйти, проверить. Кошка просто поддала Жульке по носу когтистой лапой и загнала её в конуру. Увидев приближающегося Петровича, опять встала на дыбы и завыла. - Ах ты, разбойница! Вот я тебе! Сейчас ты у меня попляшешь! – схватив лопату, Петрович начал пробираться к дому, отмахиваясь от обезумевшей кошки. Там ружье у него, сейчас он это бешенство мигом угомонит. Кошка шипела, но на Петровича, конечно, не кидалась. Выскочил Петрович с ружьем, прицелился. Да она брюхатая! Опустились руки у Петровича. Зачем-то ведь пришла к зимовью. Видно, совсем туго ей стало в тайге. Может, её жилище разграбил кто-то. Лес неподалёку валят. Может, голод загнал её сюда. А охотиться-то сил нет: вот-вот окотится. Опустил Петрович ружьё, вернулся в дом. Набросал в миску зайчатины, вынес: - Ешь, Мурка. Кошка угрожающе выла, ощетинившись, есть на глазах у Петровича не стала. Через некоторое время в дом заскреблась, скуля, потрёпанная Жулька. Расцарапанный нос и выдранный клок на боку свидетельствовали о том, что кошка выиграла бой. На следующее утро «Мурка» окотилась неподалёку от дома. Об этом можно было только догадываться по доносящемуся писку, когда рысь, заслышав человека или собаку, мяукала и рычала раздирающими душу кошачьими воплями. Петрович подкармливал злобную мамашу, и, в конце концов, она стала его подпускать и выть на него перестала. Но вот Жульке доставалось от неё, пришлось Жульку приютить в доме. Охранницей Мурка была отменной. Однажды заслышала туристов, приближающихся по тропе к дому Петровича. Бесстрашно выскочила на тропу, приняла боевую стойку (спина коромыслом) и орала так истошно, что те повернули назад, и ушли в соседнее усольское зимовье, которое в пятистах метрах от Петровича, прямо у подножия скальника Крепость. В считанные дни молва об охраннице Петровича разнеслась по Иркутску, и туристы зачастили на Крепость. Мурке, наверное, не понравилось быть объектом внимания, и недели через три она исчезла в тайге так же внезапно, как и появилась, перетаскав по очереди своих котят (их было трое) куда-то в укромное место. Но у Петровича своенравная гостья изредка объявляется (видимо, в чёрные дни), чтобы поесть из Жулькиной миски. С тех пор вот уже три года каждую весну пузатая Мурка приходит к Петровичу, чтобы окотиться в очередной раз, а через три недели исчезает. Всех посетителей Петрович предупреждает о своей скандальной «подружке», чтобы не пугались: - Вы не бойтесь, она не бросится на человека, только орёт страшно, потому что сама вас боится. Идите потихоньку мимо, и не делайте резких движений. Попугает малость, и уйдет. Но по тайге лучше ходить с рюкзаком: чтобы на шею с дерева не прыгнула. Мало ли что. Дикий зверь, все-таки.
Крепость и Шаровая
Если идти к Петровичу со стороны Иркутска (с ж/д станций Орленок, Рассоха), то не доходя 10 минут до зимовья Петровича тропу перегораживает скальник Крепость. Его вертикальные отвесы, словно крепостная стена, «построены» из огромных каменных плит, сложенных блинами, одна на другую. Наверху «крепостной стены» — зубчики и углубления «бойниц». Так выглядит скальник, если смотреть на него с юга (с иркутской стороны). Издалека кажется, что вы ни за что не преодолеете эту высокую и неприступную стену. Но когда тропа подходит вплотную к Крепости, неожиданно после крутого зигзага тропы открываются «крепостные ворота» — широкая арка с каменным сводом над головой. На сводах арки видны шлямбурные крючья, кольца, цепи (здесь иногда тренируются скалолазы): ваше воображение рисует вам, что именно перед вами, только что, эти парадные крепостные ворота открылись, приглашая войти. А слева от ворот – совсем узкий проход сквозь стену, в ширину одного человека – это напоминает рабочую калитку. Внутри «каменного города» заметны следы хозяйственной деятельности: тропы расходятся – одна в лес за дровами, другая – вверх, к скалам, третья – вниз, в глубину «усадьбы», к Петровичу. Почти сразу за воротами, под огромным нависающим камнем, стоит мрачноватое зимовье усольчан. Сюда из-за стены Крепости не проникает солнце, а скала сверху, кажется, вот-вот придавит хлипкий домишко. От усольской зимухи до Петровича еще метров 300 вниз по тропе. Но мы обойдем усольский домик и поднимемся на Крепость. Со стороны «усадьбы» крепостная стена не такая вертикальная, как со стороны фасада, и есть лазейки, по которым можно пробраться наверх. Хотя, если у вас совсем нет скальной подготовки, лучше этого не делать без инструктора, а то останетесь сидеть на скале, и будете кричать «Люди! Снимите меня отсюда!», как один небезызвестный «герой». На стенах Крепости со стороны «усадьбы» есть множество скальных разноуровневых маршрутов (Толстая Птица, Попуас, Женские прелести, и др.) Камины, щели, ступени, стенные и потолочные маршруты, – всё, что ни пожелаете. Сверху, с крепостной стены, отличный обзор на многие километры во все стороны: на западе, внизу – рыжее от засохшей травы клюквенное болото ключа Широкого. Дальше, на горизонте – розовеют Саяны. На юге – за глубокой котловиной Байкала, которая лишь угадывается за темными сопками, Хамар-Дабан. Весь этот каменный город на самом верху венчает каменный «палец» — жандарм высотой около 20 метров – скала Шаровая. Так её назвал Петрович, видимо за то, что она по своему складу напоминает шаровое устройство. На самом кончике «пальца» лежит наклоненная вниз под приличным углом овальная плита. Точь в точь как в Ергаках висящий камень. Как Сторожевая Башня. Венчает всё строение, и как будто охраняет Крепость от набегов. Предусмотрительно лежащий на вершине наклоненный камень ждет своего часа… На Шаровую подняться не сложно, но все же, лучше со страховкой. Лететь – есть куда. Скальники Крепость и Шаровая обозначены не на всех популярных туристских картах-километровках. Искать их надо на юго-западном склоне сопки, которую венчает скальник Старуха. Впрочем, это не сложно: от Старухи к Крепости через горелый лес ведет хорошая тропа, отмеченная вместо визиров на деревьях стальными пластинками (чтобы люди не заблудились, если путь их застанет в сумерках). В свете фонариков стальные пластинки светятся, как сигнальные огни. От ж/д станции Орлёнок до Крепости 12-14 км. В зависимости от физической подготовленности туристской группы, это от 3 до 5 часов ходьбы.
Старуха Изергиль
Национальный памятник природы – скала Старуха Изергиль (или просто Старуха) хорошо известна среди туристов Иркутска. К ней ведет путь от ж/д станции Орлёнок сначала по дороге вдоль Большой Олхи, потом по 2-му Зырянскому ключу мимо горнолыжки «Долина тысячи дымов». От горнолыжки дорога переходит в широкую тропу, уходящую вверх, на юг. На самом верху подъема, когда вы уже почувствуете, что тропа (а зимой – это хорошо накатанная лыжня) выровнялась и просится вниз, на другую сторону сопки, надо увидеть отворот влево по ходу и продолжать подниматься по узкой тропке дальше вверх. Минут через 15-20 вы окажетесь на обзорной площадке высокого холма. Дальше на лыжах уже пройти сложно. От обзорной площадки тропа нырнет круто вниз, к ручью, а потом опять начнет набирать высоту на очередную сопку, к скале Старуха. Утомительный подъем на сопку. Тропа начинает петлять по курумникам. Когда подъем закончится, и тропа выположится в горелом лесу среди больших камней, и вы увидите на дереве плакат «Памятники природы», поверните голову налево. Там, за деревьями будет стоять скала-останец Старуха. К ней от основной тропы ведут дополнительные тропинки влево. Здесь же и начинается маркировка Петровича стальными пластинками на деревьях. Чтобы увидеть Старуху во всей красе, к ней надо подойти поближе. Её горделивый каменный профиль сложен из темного гранита(?). Длинный крючковатый нос, нахмуренные брови, нависшие по-стариковски веки, уголки губ недовольно загнуты вниз. Вокруг скалы разбросаны огромные булыганы, отвалившиеся когда-то от хмурого лица. Местность вокруг дремучая, как в царстве Бабы Яги. На левое или более высокое правое плечо Старухи подняться не сложно и без снаряжения. Оттуда, к впалой груди, зияют пропасти вниз метров на 30. А выше, на голову, и тем более нас нос Старухи – маршрут только для асов. От Старухи до зимовья Петровича не более 20 минут ходу по маркированной тропе. Марина Васильева (Красноштанова)
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Описания походов
Мультимедия
Фотоотчеты
Маршруты
Файлы
GPS-файлы
Звуковые файлы
Ссылки
События
Живопись
